Сергей Адамович Ковалёв родился в Украине 2 марта 1930 года в городке Середина-Буда Сумской области в семье железнодорожника. В 1932 семья переехала в Подмосквье, в посёлок Подлипки. В 1954 Сергей Ковалёв окончил биологический факультет МГУ им. Ломоносова. В 1960 занял должность младшего научного сотрудника в МГУ. В 1961 работал старшим инженером, а затем младшим научным сотрудником Института биофизики АН СССР.
С 50-х годов Ковалёв начал заниматься общественной деятельностью: принимал участие в борьбе против, признанного впоследствии антинаучны, "учения Лысенко", выступая в защиту генетики.
С 1968 стал активным участником движения в защиту прав человека в СССР. В мае 1969 вошел в состав Инициативной группы защиты прав человека в СССР - первой независимой правозащитной общественной ассоциации в стране. В 1969 по политическим мотивам вынужден был уйти из МГУ, работал на Московской рыбоводно-мелиоративной станции. С 1971 один из ведущих участников издания "Хроники текущих событий" - машинописного информационного бюллетеня советских правозащитников.
«Я никогда не защищал чеченцев или евреев, или узбеков, или латышей, или русских. Я, добровольно принявший на себя тяжкий крест называться правозащитником, всегда защищал тех, кто нуждается в защите».
28 декабря 1974 года Ковалев арестован по обвинению в "антисоветской агитации и пропаганде". В декабре 1975 года суд приговорил его к 7 годам лагерей строгого режима и 3 годам ссылки. Срок отбывал в Скальнинских (Пермских) лагерях и в Чистопольской тюрьме; в ссылку был отправлен на Колыму. По отбытии срока ссылки Ковалев поселился в городе Калинине (Твери). В 1987 получил разрешение на въезд в Москву.
После возвращения в столицу вернулся к общественной деятельности: по рекомендации А.Д. Сахарова стал сопредседателем Проектной группы по правам человека, участвовал в учредительном съезде общества "Мемориал". В 1990 году стал одним из его сопредседателей. Член Московской Хельсинкской группы. С 1990 по 1993 - депутат Съезда народных депутатов России, член Президиума Верховного Совета Российской Федерации. Председатель Комитета по правам человека Верховного Совета России (1990-1993); член Президентского совета (с февраля 1993 г.).
В январе 1994 г. избран первым Уполномоченным по правам человека в РФ (смещен Государственной Думой с этого поста в марте 1995 г., вскоре после начала 1-й Чеченской войны).
Сергей Адамович Ковалев - один из авторов Российской Декларации прав человека и гражданина. Играл ведущую роль в разработке ряда федеральных законов, затрагивающих проблематику прав человека: "О реабилитации жертв политических репрессий", "О чрезвычайном положении", "О беженцах" и "О вынужденных переселенцах".
В 1994-1996 годах Ковалев резко критиковал действия российских властей в Чечне. С первых дней войны в республике он возглавлял Миссию уполномоченного по правам человека на Северном Кавказе.
В 1995 г. Ковалев был награждён орденом "Рыцарь Чести" Чеченской Республики Ичкерия, но отказался получать награду до конца чеченской войны. Принял орден лишь в январе 1997 года.
В январе 1996 г. Ковалев подал в отставку с поста председателя Комиссии по правам человека при Президенте России, заявив, что делает это в знак протеста против «…окончательного отхода Бориса Николаевича Ельцина от политики демократических реформ». Он написал Б. Ельцину открытое письмо, в котором подчеркнул, что политика Президента привела «…к многочисленным и грубым нарушениям прав человека в России и к развязыванию гражданской войны на Северном Кавказе, в ходе которой погибло несколько десятков тысяч человек».
С декабря 1995 по конец 2003 депутат Госдумы второго и третьего созывов. В декабре 1996 года Ковалев организовал новую общественную организацию - Институт прав человека, став его руководителем.
Cергей Ковалев - фигура, вызывающая в российском обществе самые противоречивые и даже полярные оценки, резко обозначившиеся после начала чеченской войны 1994-1996 гг. Он пользуется большим авторитетом у значительной части демократически настроенной российской интеллигенции. В то же время многочисленные сторонники "государственного" и "прагматического" подходов к проблеме прав человека в России считают его беспочвенным идеалистом, чья бескомпромиссность принесла обществу больше вреда, чем пользы. А некоторые рассматривают Ковалева как одного из главных врагов нации - не только из-за его конкретных высказываний и поступков, обличающих в нём "ненавистника всего русского", но, главным образом, из-за его последовательного "западничества" в области права и политики, его приверженности классической либеральной теории, последовательного отрицания идей "особого русского пути" и "державных ценностей".
Сергей Адамович Ковалев - Председатель правления Фонда Андрея Сахарова, председатель Российского общества "Мемориал" и Президент Института прав человека.
- Я думаю, что отрицательные черты русского национального характера – это скорее не наши гены. Я хотел бы так думать. А скорее наша история – отвратительная история, в которой мы, конечно, виноваты, но не по своей агрессивности и устремленности к господству, а по своей, может быть, тоже имеющей генетическую основу, безалаберности, лени, если хотите. И еще по одному свойству, которое очень часто воспевается. И в воспевании его тоже есть доля справедливости, доля истины - это так называемая «русская широта». Вот «загадочная русская душа» – она так широка, что даже такой русский патриот, как Достоевский, сказал: «Хорошо бы сузить».
Вот эта широта, она ведь ведет к странным парадоксам. Русский человек – максималист, но если не получается того, что он полагает идеалом, несмотря на то, правильно это или не правильно, то он очень обижается и тогда готов броситься во все другие крайности.
- Русский человек обижается… Вроде на него самого не за что обижаться!..
- Ну вот вам, пожалуйста. Что может быть отвратительнее и гаже такой исторической иллюстрации – еврейские погромы. Заметьте, между прочим, что бытовой антисемитизм, несомненно, существующий в России, он, в общем, довольно благодушный. Погромы в России надо было провоцировать, организовывать. И все-таки выходили громить евреев… ну отребье, подонки! А, так сказать, средний малообразованный русский – он все-таки не шел на это. Он мог, допустим, выругаться по поводу инородца какого-нибудь, который ему не нравится или который не хочет признать его мудрым наставником и старшим братом, когда он вылезает из канавы. Это все так. Но морду бить не стремился.
Вообще-то говоря, я думаю, что на самом деле, нет на земном шаре, слава Богу, этноса, у которого эти злобные наклонности были бы так генетически закреплены, что уж с ними ничего не сделаешь. На самом деле, распределение свойств характера – оно не всегда «гауссовское», нормальное, так сказать. Оно может быть со сдвигом в ту или иную сторону, но оно достаточно широкое. И в каждой этнической группе все свойства характера представлены. И есть народы, действительно, «пошире», есть «поуже». Кстати, евреи – чрезвычайно широкий народ!
Вот вы же знаете: если еврей добрый – то это уже святой. Это «ламед вав» – те, которые готовы плакать за всех и мучиться за всех. Но если он злобный – то это тоже поискать надо. Евреи – это народ, который дал миру огромное количество гениев. Но если еврей – дурак… Боже мой! Ну, ничего глупее нельзя придумать.
Я это просто к тому, что в любом этносе очень широк разброс разных свойств характера, генетических свойств, и в этом смысле человечество более-менее одинаково устроено.
- Вот вы пишете: «Держава – это азиатская мистическая субстанция, азиатское обожествление государства, которому всё общество и каждый его член верноподданно служит». А мы всегда использовали слово «держава», с каким-то положительным подтекстом… «За державу обидно…» - помните эту знаменитую фразу…
- Просто сейчас очень многие тоскуют по тем временам. Но на самом деле Зюганов ведь прав, когда пишет в своей книжке, что Сталин в последние годы жизни тщательно старательно переделывал официальную идеологию.
Как вы помните, куда девалась вся эта гордость большевиков своей вселенскостью, своим космополитизмом! От заверений в пролетарском интернационализме осталась только жалкая шелуха, а пришла идея державности. Государство рассматривалось у нас вовсе не как важный обладающий очень серьезными властными прерогативами, но все-таки служебный аппарат, обслуживающий общество. Нет. Государство было стоящая вне общества и над обществом всеобщая цель. Мы должны были принести себя на алтарь этого служения - всё общество в целом и каждый из нас по отдельности. Все мы были винтиками, и мы все должны были быть в этом едином слаженном механизме.
Это, действительно, азиатская идея. Она, я бы сказал так, не алгебраическая. Она арифметическая. Поскольку народ большой, а человек маленький, то ясно, что благо народа – это много выше, чем благо человека. И человек должен служить общему благу.
Вообще, коллективные ценности приобретают приоритет. А что это значит? История нам очень легко показывает, что вот это такое плоское, примитивное суждение, но при первом столкновении с ним, оно кажется несомненным. Правда? Ясно: я один, а класс – это много. Вот даже школьный класс. Значит, его интересы, пожелания и так далее, гораздо больше значат.
- Сразу становится ясно, кто кому должен подчиниться…
- Да, понятно. И всегда в истории, как только эта, казалось бы, неопровержимая парадигма провозглашена, дело начинается с того, что во имя коллективного интереса гнобят отдельных упрямых личностей. Потом оказывается, что и коллектив этот тоже серьезно под пятой у некого меньшинства, иногда даже одного тирана, который полагает, что именно он и олицетворяет этот коллективный интерес. Ведь кто-то его должен формулировать! И всегда находиться такой формулировщик. Вот Сталин, например.
- А, скажем, пророк, не тиран, а именно пророк, который формулирует коллективный интерес, такое ведь тоже может быть?
- Ну, давайте разбираться. Вот, скажем, Александр Исаевич Солженицин достаточно долго, как вы помните, был просто кумиром нашего советского общества. Есть две причины, по которым Александр Исаевич утратил свою роль. Как мне кажется, справедливо утратил.
Первое: Александр Исаевич ведь и есть пророк. Он же просто искренне верит в свое предназначение, в свою миссию, более того, что эта миссия – она оттуда заказана (показывает пальцем вверх). Он в некотором смысле неофит, ну и я не знаю, когда он уверовал. Наверное, в лагере уже, после фронта, скорее всего. Потому, что на фронте-то он был марксистом, между прочим. Вот. Как и всякий неофит – он всегда святее Папы.
Второе: человек был на фронте, всерьез на фронте, не в каких-то тыловых частях. Он служил в артиллерии, в том числе – в артиллерийской разведке. Мы знаем, что это такое, какие жертвы несут эти офицеры. Был на фронте (начинает загибать пальцы на руке) – и остался жив и не искалечен; был в лагере - и уцелел; заболел раком и – о чудо! – и тут ему небывало повезло. Вроде бы в диагнозе не было никаких оснований сомневаться, но где тот рак? Он вылечился, он просто прошел! Такие вещи бывают, случаются, но это всегда выглядит как чудо. Он искренне поверил в то, что на эту грешную землю он послан небесами. И если он пророк – то он говорит с Богом! А зачем ему со мной говорить? Что это за пророк, который говорит там… с Ковалевым? Или там, я не знаю, с Захаровым, или мало с кем ещё! Он всегда, он принципиально один, потому, что он исполняет ту (показывает рукой в потолок) миссию, он волю неба осуществляет.
Ну, Бог с ним. Разные точки зрения здесь могут быть. Но вот смотрите: Александр Исаевич много писал о лагерях. Как он умудрился не заметить – хорошо зная лагерную жизнь и имея множество лагерных свидетельств – как он умудрился не заметить, что русские в политических лагерях всегда составляли меньшинство. При том, что из населения страны русских – большинство. Как он умудрился не заметить, что, скажем, из славян в лагерях превалировали украинцы. Ну, если не говорить о довольно многочисленных некоторое время…
- Прибалтах?
- Прибалтах-то, да. Но русских… как их… власовцах! Если не говорить о коротком периоде, когда довольно массово пошли власовцы по лагерям. Власовцы, военнопленные – это короткий период. А так, из славянского населения Союза там превалировали украинцы: они занимали огромную долю лагерей, ну и прибалты, конечно. В 1974-м меня взяли. В начале 76-го прошли следствие и суд… Значит, в январе 1976-го года я пришел в зону – больших зон тогда уже не было. В нашей зоне тогда было человек полтораста. Была так называемая «русская семейка», о которой вообще стыдно сказать. А так, литовцы, латыши, эстонцы, украинцы, белорусские партизаны.
- А почему Солженицын об этом не писал?
- А я не знаю, почему… Знаете, по-моему, он просто не хочет этого видеть. Если народ мессианский – то место ему в лагере! А его там оказалось мало. Тогда, да ну его к черту – не будем заниматься национальным составом лагерей! И не стал.
Я думаю, что так. Не потому, что он там что-то подтасовывает, а просто потому, что неприятно ему, не хочется. Он же видит, что там сидят всё хохлы. И там хохлы, и тут хохлы…
- Опять хохлы…
- Опять хохлы! (Машет рукой и смеётся).
- С этим понятно. А теперь, пожалуй, о самом трудном, Сергей Адамович. Чечня.
- (Ковалёв задумался). Ну, прямо скажем: ведь в чём дело в Чечне? Чечня пожелала стать самостоятельным государством. Это не простой вопрос о юридической только или правовой стороне дела. Вообще, право народов на самоопределение – это весьма несовершенно сформулированное право, прямо скажем. Но это другой вопрос.
Вы понимаете, ведь на самом деле Центр в России декларировал, заявил свои следующие права в Чечне, начиная эту войну. Первое: разгромить нелегитимный режим Дудаева. Ну, прямо скажем, приход к власти Джохара Дудаева не был верхом законности: все-таки какой-никакой, а Верховный совет там пришлось разогнать. Но вы понимаете, что все-таки попрекать Ельцыну Дудаева этим как-то, по-моему, немножко неловко. Все-таки Дудаев не расстреливал никакого парламента.
- Из танков.
- Из танков, не из танков… Ни из чего не расстреливал. Вот. Ну ладно. Дудаева уничтожили, режим, конечно, нет.
Второе: правопорядок в Чечне. Ну, в самом деле, в довоенной Чечне довольно много было нарушений закона – это так. И многие слои населения страдали от этого - и грабежи, и убийства, и всё что угодно. Ну, я не знаю: больше, чем в Подмосковном Солнцево, меньше, чем в Солнцево… В общем – было. Правда, «солнцевиков» не пришло в голову бомбить, правда? Вот вторая декларированная цель.
Что мы имеем в результате войны? Просто сравнить невозможно – чудовищно выросший уровень преступности!.. Но всё-таки никакой работорговли довоенная Чечня не знала – сейчас это цветёт. И пусть не врёт Борис Абрамович, что он бесплатно, за красивые глаза выкупает заложников. Вранье это. Ну, я не знаю. Может он, так сказать, не отслюнил им 100 тысяч долларов. Но ведь вы понимаете, что плата может быть прямой, может быть косвенной, мало ли как там, да?
Третья декларированная цель: дискриминация не чеченского, не коренного - прежде всего русского населения. И в самом деле, там были очень острые, очень серьезные проблемы. Не в Грозном, кстати. А где-то в Асиновской, или ещё где-то. Это я видел своими глазами и до войны. И зря говорят, будто мы этим не интересовались, и не были озабочены, это неправда, просто там сделать ничего не удавалось. Но опять-таки, это не сравнимо с тем, что сейчас. Сейчас те, так сказать, единичные русские, которые там еще остались и не могут оттуда выбраться – они просто в плену произвола. Ну, любой мальчишка с автоматом может сделать с ними что угодно.
Ещё был вопрос о сохранении Чечни в составе Российской Федерации. Ну, уж от кого бы не зависел сейчас вопрос о статусе Чечни – но только не от России. В результате войны она бессильна, что бы то ни было предпринять в этом направлении. Ну что, снова танки, что ли, вводить? Уже было, и уже потерпели сокрушительное поражение.
Ну и, наконец, пятая декларированная цель – это борьба с исламским фундаментализмом. Вот тут – особое дело. Фундаментализма до войны не было никогда в Чечне. Чеченский ислам – очень веротерпимый, очень свободный, очень уважительный к другим религиозным учениям. Их ислам – почти что не ислам. Вот он очень свободный. Но теперь там зацвел-таки фундаментализм. Это в результате военного вмешательства России. Вот вам, пожалуйста. Вот вопрос о Чечне.
- Вы считали, сколько там за это время народу погибло?
- Я не стану говорить о методе – всё в подробностях изложено. И по этому расчету получалось, что за первые два месяца войны - только за два первых месяца, и только в Грозном! - погибло 25 тысяч мирного населения. Я должен сказать, что это, конечно, были самые интенсивные потери за всю войну. И место самых интенсивных боев, и плотность населения, и интенсивность боев тоже. И по времени, и по месту – всё. Но, тем не менее, представляете? 25 тысяч мирных жителей! Из них, между прочим, русских - не чеченцев! - не намного, но статистически достоверно больше.
- Погибло.
- Погибло. И из этих 25 тысяч, между прочим, жертв расправ – это тоже гигантское количество – две тысячи человек.
- Расправ с чьей стороны?
- Федералы, естественно!.. Тогда в Грозном расправ со стороны чеченцев не было. Они есть сейчас, они возникали потом в других местах – это так. В такой буче не бывает одной какой-то безупречной стороны. Но в то время и в том месте, и в тех обстоятельствах, чеченских расправ просто не было.
- А вот Невзоров…
- Ну, мало ли что - Невзоров! Ну что вы говорите – Невзоров!
- Отрезанные головы, мученическая смерть русских солдат…
- Да он всё врет! Он же просто врёт!.. Всё врет – не было этого в Грозном. Нет, я видел следы пыток с чеченской стороны, но в иных местах и в иных обстоятельствах. А во время вот этой дикой мясорубки в Грозном - какие там головы отрезанные, ну о чём там разговор!..
- Во время войны в Чечне вы довольно часто выезжали на Запад с тем, чтобы проинформировать мировое сообщество, что реально происходит на Кавказе.
- Да.
- И просили даже повлиять на Россию.
- Да, конечно.
- После этого вас довольно многие стали считать чуть ли не предателем своего отечества.
- Агентом западного влияния. (Опустив голову, смотрит в пол). Да, я на самом деле агент западного влияния. Это совершенно точная характеристика. Только у нас, так сказать, на постсоветской территории, не видят другого способа быть агентом, как быть сотрудником спецслужбы или на содержании спецслужбы.
А я - агент влияния концепции прав личности. Она, в самом деле, западная – ну что ж тут сделаешь… Ну, вот Ньютон написал закон всемирного тяготения – он же в Англии это сделал, это европейское достижение, ведь правда? Но оно универсальное: в Китае так же падают яблоки на голову, как и в Англии. И не надо где-то разрабатывать другой закон всемирного тяготения.
Так и с правами личности, с концепцией прав личности – она единственная, универсальная, она результат европейской христианской культуры. Ну, вот так. В этом смысле, я и есть агент западного влияния. Я нисколько не делал секрета из того, что я уговаривал оказать на Россию давление, и до сих пор это делаю иногда. Безуспешно.
Я исхожу при этом из тех замечательных слов, которые в январе 1988 года произнес Андрей Дмитриевич Сахаров. Он сказал: «Моя страна нуждается в поддержке и в давлении». Я до сих пор считаю, что эта формула действительна и плодотворна: и в самом деле мы нуждаемся в поддержке и в давлении. Ни того, ни другого мы не ощущаем в том качестве и в том количестве, которое необходимо.
- А почему среди правозащитников так мало людей, которые дошли до вершины государственной власти? Таких как Вацлав Гавел – в Чехии или, допустим, Нельсон Мандела – в ЮАР. Были ли у нас такие люди, которые могли бы стать во главе страны? Сахаров, например, он мог бы руководить государством?
- Думаю, что да. Знаете, когда Гавела только что избрали, и он первый раз приехал в Москву в качестве президента, по-моему, вообще первый раз приехал в Москву – в качестве диссидента его сюда не возили – он устроил у себя как бы завтрак. Он позвал туда Люсю Боннэр, Таню Великанову, меня, Костя Бабицкий тогда еще был жив… Ну, и на этом завтраке собрались люди, каждый из которых сидел. Гавел сидел, его министр иностранных дел тогдашний – тоже сидел… Ну, все они сидели, да и мы тоже.
И вот мы разговаривали, и Гавел сказал: «Когда мне предложили баллотироваться в Президенты, я считал, что уж этого никогда не стоит делать. Какой я Президент? Из этого ничего не получится! А теперь я понимаю, что правильно». А это был январь 1990-го, только что похоронили Андрея Дмитриевича. И он сказал: «Какое несчастье, каким бы отличным Президентом для России был бы Андрей Дмитриевич Сахаров. Какой бы это было надеждой для всего мира».
По-моему, он очень правильно сказал. Почему в Чехии президент Гавел, а у нас - Ельцин? Потому что чехи - умные. Маленькая страна, но очень образованная, интеллигентная даже по духу своему. А мы глупые. Они искали Гавела, а мы искали секретаря обкома. Хорошего обкома. В самом деле, Свердловский был не худший, даже из лучших. Ну, чего хотели, то и имеем.
Как говорят у вас на родине, в таком известном анекдоте про хохла, который купил горчицу: «Бачили очі, що купували – їжте, хоч повилазьте». Вот мы, так сказать, и едим!.. (Смеётся).
Интервью С. Ковалёва из книжки А. Борсюка «35 и один любопытный». «Дух і літера», 2010 г.