— От пальмового масла еще никто не умирал. Растительные жиры даже полезны — в них холестерина нет. (На самом деле, это не совсем так. Пальмовое масло повышает уровень холестерина в крови и провоцирует развитие заболеваний сосудов и сердца — LB.ua) Значит, не образуются бляшки в сосудах, — говорит Олег Ковалевский. Но, добавляет, пользы тоже меньше — нет витаминов А и D как в сливочном масле.
В детстве Олег Иванович с удовольствием уминал хлеб с сахаром, политый растительным маслом. А теперь руководит заводом сухого молока, сливочного масла и спредов в селе Рыхальское Житомиской области.
Зимой завод перерабатывает около 20 тонн молока в сутки — это примерно пять молоковозов ЗИЛ. Летом объемы доходят до 100 тонн. Молоко делят на так называемый обрат (обезжиренное молоко) и сливки. Из обрата делают сухое молоко. Сливки идут на масло и спреды (смесь животных жиров и растительных).
Олег Иванович говорит, что с радостью бы делал только сливочное масло по строгому ГОСТу. Но тогда цена продукта подскочит до 150-200 гривен за килограмм и завод прогорит. На чистое масло приходится только 10% продаж компании, остальное — на более дешевые спреды.
— Почему Моисей 40 лет водил евреев по пустыне? Говорят, чтобы они забыли как было в Египте, чтобы поколение сменилось. Так и у нас. Надо чтобы поколение сменилось, тогда люди будут платить за качество, а не смотреть на цену, — рассуждает Олег Ковалевский.
Чистое масло все любят только на словах. На деле в магазине голосуют гривной за смеси растительного и животного жира.
— Люди сами себя обманывают. Покупают какую-то мешанину за 14 гривен и верят, что это масло. Ну как, простите, килограмм масла может стоить 14 гривен, если на его изготовление идет 22 литра молока?! — удивляется директор завода.
Отпускная цена рыхальского масла — 55 гривен, в магазинах оно уже примерно по 100 гривен за килограмм. Хотя местное масло продается почти по всей Украине, в крупных торговых сетях вы его не найдете. Супермаркеты требуют отсрочку платежа в три месяца, поясняет директор завода. Плюс постоянные поборы — то за "вход в сеть", то за выкладку товара на полке.
**
Олег Иванович сидит в куртке и шарфе в холодном кабинете на втором этаже старого, еще советского здания. Чтобы сюда попасть, надо пройти через проходную, обогнуть велостоянку и взобраться по крутым ступеням наверх. Затем в пустой предбанник, где есть место для секретарши. Но никакой секретарши нет. Видно, что у завода с 82-летней историей бывали и лучшие времена.
Директор говорит, что после покупки завода новым собственником в 2009 году производство только развивалось. "Считаю, мы тут революцию сделали", — смело заявляет он и спешит показать новый "сухой цех". Там обезжиренное (а иногда и цельное) молоко превращается в белый порошок.
Но сперва мы заглядываем в лабораторию, где оценивают качество сырья и уже готового продукта.
Затем идем через влажный и слабо освещенный цех, где молоко охлаждают и делят на части. Тут тяжело дышать, все залито водой, конденсат капает с труб, а в чанах пенится свежее молоко. Оно идет в сепаратор, откуда уже в другой чан лениво льются сливки. А обрат бежит по трубам в "сухой цех".
**
"Сухой цех" — это примерно 10-метровая железная полая "башня" под самый потолок, вся окутанная трубами, воздуховодами и корабельного типа лестницами. Внизу "башни" небольшая пристройка, где помещаются пульт управления и сидят операторы. Все процессы тут автоматизированы.
Обрат насосами загоняют под крышу и распыляют внутри "башни". Одновременно нагнетают горячий, в 200 градусов по Цельсию, воздух. В результате на дно полой "башни" вместо жидкости падает крупа. Ее фасуют в двухслойные мешки по 25 кг и везут покупателям.
Во время работы компрессор, который гонит воздух, сильно гудит. А "башня" пылит. Чтобы пыль не забивала дорогие фильтры, рыхальские умельцы закрыли их синтепоном. "Это наше украинское ноу-хау", — объясняет Олег Иванович.
Сушильный аппарат работает на газе, так что вопрос альтернативных видов топлива для завода не праздный. Говорю, что слышал о добыче газа из навоза. Олег Иванович на это смеется и отвечает, что даже если и так, то своих коров у завода нет, а значит нет и навоза в таком количестве.
Сухое молоко покупают кондитеры. Хотя, добавляет Олег Иванович, иногда сухое молоко восстанавливают до жидкого состояния. Особенно зимой, когда сырья молокозаводам не хватает. "В бутылке, которую вы покупаете в магазине, может быть до 70% восстановленного молока", — говорит директор завода.
**
Возвращаемся из "сухого цеха" в полную влаги комнату, затем в другой цех, где делают масло. Тут тепло (у фотографа LB.ua Макса Левина тут же запотевает объектив). И все жирное (ненароком ставлю пятно на листах, где делаю записи).
Сливки нагревают, сепарируют и получают высокожирные сливки, из которых потом образуют масло.
Некогда белые халаты работниц в жировых пятнах — издержки производства. Самые белые у тех, кто ведет учет товара и работает с готовым продуктом.
Фасованное масло отправляют в примыкающий к цеху склад-холодильник. Там масло хранится до продажи. Склад полупустой, кроме готовой продукции тут ведра растительных жиров для спредов и некондиционный продукт, пригодный к переработке.
Олег Иванович поясняет, что под завязку склад не забивают: "Делаем — сразу продаем, на склад не работаем". Хотя масло при минус 10 градусах по Цельсию может храниться до года, а при минус 25-и — до двух лет.
Напоследок Олег Иванович дарит нам по увесистому куску масла в матовой упаковочной бумаге. Мы готовы его купить, но магазин при заводе в тот день не работает. "Берите, берите, специально для вас приготовил. Масло хорошее, по ГОСТу", - нахваливает директор.
**
Едем за "Нивой" Василия Павловича Черкеса, который обещает показать нам настоящую молочную ферму. Он не из городских, в детстве сам коров пас.
— Время было тяжелое, обуви не было. А, бывало, холода. И так ходишь за коровой. Она лепешку сделала — ты в эту лепешку стал, ноги греешь... Что было, то было, чего тут скрывать, — говорит Черкес.
Теперь Василий Черкес — большой человек. На Рыхальском заводе отвечает "за село" — работает с поставщиками молока. Говорят, свое дело знает на отлично.
Едем по сельской заснеженной грунтовке, мимо пустых хат и аккуратных жилых домиков. Умудряемся угодить "в пробку". Впереди похоронная процессия с духовым оркестром. Обгонять нельзя — плохая примета.
На удивление в селах много велосипедистов, даже зимой. Тут это единственный доступный для многих вид транспорта. Педали одинаково резво крутят и тетушки в платочках, и мужики. Часто встречаем гужевой транспорт: не только колесные телеги, но и сани.
Наконец, "Нива" тормозит у хилых строений. Если не знать, то покажется, что ферма заброшена. Из десятка коровников только в двух есть коровы, еще в одном — телята. В одном из пустых строений на соломе греются дворняги.
На деревянной двери коровника мелом нарисован заяц, написаны названия зверей. Про себя отмечаю, что в городе на стенах встречаются совсем другие надписи. Внутри хлева нас ждут завфермой Светлана Николаевна и молодая доярка.
Василий Павлович, еще не знакомый с коварством журналистов, выдает доярке белый халат, чтобы на фото было все как надо.
Светлана Николаевна отвечает на наши вопросы, смотрит с хитринкой, иногда бросает вопросительные взгляды на Василия Павловича.
— Работать не хотят, — жалуется она. — Платим дояркам по 1000 гривен в месяц, но люди лучше на биржу пойдут.
Летом, говорит, платят больше — около 1500 гривен.
На ферме 130 коров, но дойных всего 80. Это целое состояние, ведь каждая корова стоит около 10 тысяч гривен. Светлана Николаевна говорит, что хорошие молочные коровы могут стоить еще дороже — до 40 тысяч. Окупается такая инвестиция лет за пять.
В советское время тут было около 2000 голов.
Фермерам переработчики платят больше, чем простым селянам. Тут и качество молока выше, и объемы. Василий Павлович говорит, что цена для фермеров выше цены для частников копеек на 50-70.
Имен у коров нет, зато есть клипсы с номерами на ушах. Если нет клипсы, то корову узнают по зарубкам на ухе. На каждую корову заведен паспорт: какая сколько дает молока , какая чем болеет.
В хлеву тепло, но стоит резкий запах свежего навоза — коровы испражняются почти постоянно. Просимся сами в уборную, предлагают сходить тут же — отдельного помещения рядом с коровниками нет. При всем при этом ферма — одна из лучших в районе.
Проблема с качеством молока бьет по всему молочному бизнесу. Сухое молоко Рыхальского завода не хотят пускать в Россию именно по этой причине. "Очень строгое отношение к качеству сырья, — поясняет директор завода Олег Ковалевский. - Проще говоря, человек к молоку вообще не должен прикасаться — все должно быть автоматизировано".
По его словам, в России уже есть несколько крупных — на тысячи голов — полностью автоматизированных молочных ферм. В Украине до 80% сырья заводы покупают в частных хозяйствах. В одно из таких мы тоже заехали.
**
Еще утром мы постучались в одну из хат, но нашли в пристройке только 76-летнюю Катерину Тимофеевну. На наши вопросы она отвечала уклончиво, и просила зайти позже, когда дома будут ее родные — Валя и Виталий.
Хату мы выбрали не случайно. У въезда во двор стояла телега с бочками с молоком. "Это сдавать, сдавать", — пояснила Катерина Тимофеевна.
Позже оказалось, что бабушка приняла нас за ревизоров — то ли из налоговой, то ли еще откуда. И потому ничего не хотела говорить. Об этом мы узнали уже от Вали и Виталия, которые, можно сказать, ведут семейный агробизнес.
Они организовали сбор молока примерно с 40-ка дворов, чтобы затем оптом продавать молоко на переработку. Хотя живут они ближе к Рыхальскому заводу, продают молоко на Яготинский. "Цены одинаковые, 2,3 гривны за литр, но как-то так уже повелось", — объясняет выбор Валентина.
Она говорит, что никакой конкуренции среди заводов за молоко нет. И никаких договоров тоже нет. Интересно, что с годами цены мало меняются. В местной районке "Народна трибуна" за 22 октября 2010 года пишут, что средняя закупочная цена на молоко составляет 3,59 гривны за литр для фермеров и 2,9 гривны — для частных хозяйств. Спустя почти два года цены те же, даже ниже.
— Приезжают, берут молоко, а потом говорят, что цена сегодня такая-то. Могут вообще сказать, что цена — рупь, и ничего мы не сделаем, — жалуется селянка.
Хозяйство у семьи большое — пять коров, один бычок, да еще кони. Бычка семейство хочет продать на мясо, вот если бы коровка родилась — ее бы оставили.
— Нельзя сказать, что нам государство не помогает. Вот дали доильный аппарат. Всем дают бесплатно, если пять коров есть, — говорит Валентина.
Но вот своей земли у семейства нет. Виталий говорит, что местный совхоз так до сих пор и не распаевали. И он батрачит на участке брата в другом селе. Растит пшеницу, картошку.
— Без всяких химикатов! — упирает на экологию Виталий.
Рассказываю им о вакансиях на ферме поблизости за 1000 гривен, а они смеются. Говорят, что ближе к Киеву на ферме, которая якобы принадлежит спикеру Рады Владимиру Литвину, доярки получают 4000 гривен.
И Виталий, и Валентина — пара на вид дружная и работящая. У них пять детей, которые могли бы продолжить дело и развить его в настоящее серьезное предприятие. Но дети работать на земле не хотят. Хотят поскорее в город, не обязательно в Киев — хоть в какой-то. На селе, говорят, перспектив никаких.
Виталий стоит на морозе, вилами взрывает копну сена. Валентина в хлеву, доит коров доставшимся от государства шумным аппаратом. Просим разрешения сфотографировать их вместе. Виталий снова говорит о нераспаеванной земле.
Словно мы эту землю можем ему дать.
