Прочитав сообщение внимательно, я понял, что речь идет не о журналистской мистификации, что решение о сооружении памятника принято Бобринецким горсоветом по предложению общественного совета при мэре города. Я пожал плечами и вряд ли вспомнил бы о решении кировоградских депутатов, если бы… не маршрут следования самолета. Из-за тумана он приземлился не в Москве, а в Санкт-Петербурге.
И вот, на следующее утро, прогуливаясь по городу, с которым было связано главное событие в политической биографии Троцкого, и завернув от Петропавловской крепости к особняку Кшесинской (большевики заняли его после февраля, с его балкона выступал Ленин, потом здесь был музей Октябрьской революции, а теперь музей политической истории России), я вдруг заметил на фасаде здания большой портрет Троцкого. Человек, живший в Советском Союзе, хорошо поймет то изумление, с которым я вглядывался во «второго вождя» Октябрьского переворота, неожиданно вернувшегося в особняк Кшесинской аккурат 7 ноября. Оказалось, что музей открыл выставку под громким названием «Лев революции».
Название громкое, но выставка маленькая, Троцкий скорее бедный родственник в этом музее, переполненном портретами Ленина, Сталина, Хрущева и Брежнева. Но, тем не менее, я впервые увидел статью Сталина «Октябрьский переворот», в которой он назвал будущего главного врага главным организатором захвата власти большевиками. Выставка, конечно, не могла претендовать на историческую полноту, да и посвященных Троцкому экспонатов не так уж много осталось, но, тем не менее, это музейная экспозиция, на фоне которой можно размышлять о том непростом времени. Памятник – это нечто совсем другое.
На фоне памятника как-то не скажешь, что идея «мировой революции» была по сути своей человеконенавистнической, что Троцкий ничем не отличался от Ленина, Свердлова, Сталина и других большевистских вождей – разве что был более талантливым организатором. И само появление памятника Троцкому вряд ли должно быть незамеченным в общей ленте информационных сообщений. И случайным его назвать тоже нельзя. Ведь если есть памятник Нестору Махно в его родном Гуляй-Поле – то почему же не может быть памятника Троцкому? Скажут, что Махно – фигура фольклорная, что нельзя его сравнивать с Троцким, что Троцкий содействовал оккупации Украины и вообще был теоретиком мировой революции, а Махно был за украинских селян. Но это будет неправдой, потому что Махно был не столько за селян, сколько за мировую анархию, он действительно был одной из самых ярких фигур этой анархии в разваливающейся Российской империи. Да только анархия шла рука об руку с большевизмом в кровавой жатве первых послереволюционных лет, и неслучайно махновцы были союзниками красногвардейцев Троцкого в самые ответственные моменты революции.
Мы превратили жесткого и сильного политика в фольклорный персонаж не потому, что Махно таким был, а потому, что у нас каша в головах.
В обществе нет четкого понимания того, что политик не может быть «совсем» героем или «совсем» негодяем, что даже яркая романтическая личность может совершать подлые поступки или быть носителем человеконенавистнической идеологии. Мы до сих пор верим в ленинское «цель оправдывает средства» и убеждены, что победителей не судят, а проигравших жалеют. При таком подходе к истории нам нужны не музеи, а памятники. Выставка, посвященная Троцкому в музее политической истории России, – дань исторической правде, потому что без него большевики действительно не захватили бы власть и не установили бы в стране продолжавшийся долгие десятилетия режим последовательного разрушения человеческого в человеке. И мне было бы интересно увидеть в родном селе Троцкого или в том же Бобринце музей, где можно было бы понять, как сын преуспевающего арендатора стал сторонником и организатором разрушения «старого мира». Но памятник Троцкому в Бобринце – это безумие, потому что вклад этого человека в мировую историю заслуживает осмысления, а не монумента. Впрочем, это касается и многих других людей, родившихся в нашей стране и причастных к ее истории в ХХ веке.
В качестве послесловия. Прочитавший этот текст, конечно же, заметит нежелание автора упоминать рядом с дискуссионными памятниками монументы Бандере и другим лидерам ОУН. И решит, что автор просто пытается избежать скользкой темы. Но я считаю, что речь идет о монументах иного рода, хотя сам и предпочел бы музей ОУН памятнику Бандере. Просто я не сомневаюсь, что памятники лидерам ОУН устанавливают люди, считающие себя приверженцами идеологии Бандеры, Шухевича и их соратников и понимающие эту идеологию исключительно как борьбу за украинскую национальную государственность. Точно так же у памятника Ленину в Киеве несут дежурство люди, считающие себя коммунистами. И точно так же памятник императору Николаю II у границ Москвы установили люди, считающие себя монархистами. Со всеми этими людьми я готов дискутировать, я готов просить их унести своих кумиров в музеи и задуматься о том, стоит ли их канонизировать, даже если они и в самом деле канонизированы, как последний российский император. Но я, по крайней мере, понимаю их намерения: они ставят не памятники, а идеологические манифесты. Люди, установившие монумент Махно, явно не были идейными анархистами. И люди, собирающиеся неподалеку ставить памятник Троцкому, явно не троцкисты и не сторонники «мировой революции». Именно поэтому их логика увековечивания памяти земляков мне не совсем доступна. Хорошо, что в Гуляй-Поле есть посвященная Махно экспозиция. Может быть, экспозиция, посвященная Троцкому, появится в Бобринце. Этого достаточно.