Итак, 4 апреля 1866 года, в тёплый весенний день, на Дворцовой набережной у Летнего сада собралась небольшая толпа и молча смотрела, как российский царь после прогулки садился в ожидающий его экипаж. В этом не было ничего необычного. Царь чуть не ежедневно гулял в Летнем саду со своей собакой. Но в ту минуту, когда он подошел к экипажу и стоявший на посту городовой подбежал, чтобы подержать ему шинель, сквозь толпу протискался какой-то унылый блондин лет 30-ти, и начал мрачно целиться в царя. Сторож Летнего сада ещё издали увидел это безобразие и крикнул. Один из зрителей, стоящий впереди толпы ближе всех к царю, щуплый белобрысый мужчина в поношенном пальто беспомощно поднял руки, как бы собираясь заслониться от пули. Послышался выстрел. Но мимо. Толпа тотчас напала на неторопливого стрелка, однако полиция спасла его от самосуда и поволокла к Цепному мосту, к жандармам.
Так был открыт сезон «большой охоты», первое из семи покушение террористов на Александра II, закончившееся гибелью «Царя-Освободителя» в марте 1881 года от бомбы брошенной ему под ноги народовольцем Игнатием Гриневицким.
В этот раз обошлось только сильным испугом. И пока царь был в Казанском соборе, где по случаю спасения царской жизни был срочно отслужен благодарственный молебен, в III-м Отделении уже началось расследование обстоятельств покушения.
Первым перед членами Следственной комиссии предстал покушавшийся на царя молодой человек: он назвался явно вымышленным именем крестьянина Алексея Петрова и не пожелал отвечать на другие вопросы. После него были допрошены три основных свидетеля - сторож Летнего сада, городовой и упоминавшийся выше щуплый белобрысый мужчина, которому волею судеб и суждено было вскоре сыграть во всей этой истории едва ли не главную роль.
Звали его Осип Иванович Комиссаров. Был он сам из села Молвитино, что в Костромской губернии, 28-ти лет от роду. А поскольку молвитинские крестьяне издавна промышляли шитьем шляп и фуражек в больших городах, то Осипа Комиссарова с малолетства тоже отдали в учение к петербургскому шляпному мастеру Садову.
И вот 4 апреля, в день святого Иосифа Песнописца, будучи тогда, между прочим, именинником, этот самый шляпный подмастерье отправился к обедне в часовню у домика Петра Великого. Однако проход через Неву был закрыт и Комиссаров двинулся по набережной к Летнему саду. Увидев там ожидавшую царя толпу, он остановился и стал ждать вместе с ними.
Однако капризнице судьбе было угодно в тот день выкинуть очередной свой фортель, и вскоре, любопытный Осип Комиссаров уже стоял пред очами суровой Следственной комиссией в качестве главного свидетеля неудавшегося покушения. Один из членов комиссии, подполковник П.А. Черевин, герой русско-турецкой войны, впоследствии описал это в своих записках так:
“ Конечно, если кто уж перечувствовал в течение этого заседания, то после преступника - следует Комиссаров. <…> В общей суматохе Комиссаров был задержан и приведён к Санкт-Петербургскому военному генерал-губернатору князю Суворову, откуда в комиссию, где был предъявлен ему неизвестный, стрелявший в государя. Полагая, что его признали за участника в преступлении, Комиссаров, совершенно растерянный, не мог дать ни одного ответа на делаемые ему вопросы”.
Только много позже, сообразив, чего от него хотят, он стал живо всем повествовать:
"Сам не знаю что, но сердце моё как-то особенно забилось, когда я увидел этого человека, который поспешно пробивался сквозь толпу; я невольно следил за ним, но потом, однако, забыл его, когда подошел государь. Вдруг вижу, что он вынул и целит пистолет: мигом представилось мне, что, коли брошусь на него или толкну его руку в сторону, он убьет кого-либо другого или меня, и я невольно и с силой толкнул его руку кверху; затем ничего не помню, меня как самого отуманило".
Комиссаров рассказывал эту историю снова и снова, каждый раз дополняя её всё новыми и новыми драматическими деталями. А что, отличный малый! - подумали в верхах. Вполне годится на роль героя, спасшего жизнь Его Величества Государя Императора! Крестьянин, православный! Что может быть лучше!..
Тут же было доложено Александру II и вскоре героя уже спешно повезли во дворец.
Но тут следует новый неожиданно поворот. В тот же день, сразу после того, как одетый в срочно подобранный ему казённый сюртук Осип Комиссаров был увезен на высочайший приём в Зимний дворец, Следственная комиссия находит настоящего спасителя царя! Уже упоминавшийся нами член комиссии П.А. Черевин так написал об этом в своих записках:
“ На первые же сделанные ему вопросы неизвестный (Каракозов – А.Б.) объяснил, что никто не мешал ему стрелять и не толкал его руки, что неудачу выстрела он приписывает собственной торопливости, вызванной услышанным им криком из толпы, собравшейся у экипажа государя. По собранным сведениям первый увидевший злодея и потому крикнувший был сторож Летнего сада».
Изучая логику события, П.А. Черевин писал: “Предполагать, что преступник преднамеренно не сознавался, что ему толкнули под руку во время выстрела, нет причины. В течение пяти месяцев до самой казни преступник подтверждал своё показание. Но такова несправедливость судьбы, - заключает он, - несчастный сторож, криком своим вынудивший неизвестного стрелять скорее, и потому действительный виновник неудачи покушения, в награду за то должен был провести всю ночь на 5 апреля в III отделении; под утро уже из жалости один из членов комиссии дал ему 20 копеек на чай – тем и ограничилась награда”.
Значит, сторож, не судьба…
Впрочем, выявление подлинного спасителя царской жизни теперь не имело никакого значения - в качестве оного всей России уже был предъявлен Осип Иванович Комиссаров, громогласно наречённый, ни много ни мало, “вторым Сусаниным”.
Но самое удивительное, что это была чистая правда! И в именном Высочайшем указе от 9 апреля так и говорилось, что “четвертого сего апреля, по изволению Всеблагого Промысла, сохранена Нам жизнь рукою Осипа Комиссарова, временно-обязанного крестьянина Костромской губернии, Буйского уезда, Молвитинской волости – уроженца той же местности, которая некогда дала России знаменитого в отечественных летописях Ивана Сусанина»!
Мало того, что той же местности, так ещё и деревни их стояли буквально в нескольких верстах друг от друга! Вот так подарок! Какая невероятная пропагандистская удача, учитывая только что закончившееся беспощадное и кровавое подавление свиноподобным генералом Муравьёвым (назначенного, кстати, главою нынешней Следственной комиссии) очередного восстания в подконтрольной России Польше!
Как писали 44 костромских дворянина в своём письме к Александру II: “Завидная честь и слава спасти жизнь возлюбленного Царя выпала в другой раз на долю костромича, и в какие знаменательные для России эпохи! В первый раз – при восшествии на престол Дома Романовых, когда Россия была ослаблена беспорядками и замыслами Польши, и теперь – когда Твои заботы о благоденствии России призвали к новой гражданской жизни миллионы подданных и сокрушили польскую крамолу, охватившую своей сетью несколько губерний”.
И машина завертелась!..
Когда на следующий день о событии стало широко известно, началось небывалое ещё в России, грандиозное празднование спасения царской жизни. Города, народности, сословия просто сходили с ума в выражении своих патриотических чувств. Впоследствии свидетели этого обескуражено писали:
«Армяне, писаря, ямщики, интенданты, евреи, староверы, московские греки, торговцы Мариинского рынка, артисты балета, Финляндский сенат, Калашниковская биржа, Академия наук, татары, фармацевты, арестанты, студенты Моисеева закона, жители Киева, Одессы, Варшавы, Выборга, Вытегры, Охты, Нарехты, Лахты, жители Ялты, Балты, Омска, Томска и каких-то Шарлатун, и какой-то Вечуги засыпали весь Зимний дворец телеграммами, словно по чьему-то приказу. Даже рабочие, даже студенты спешили заявить свою радость. Тысяча сестрорецких рабочих устроила манифестацию в честь царя. Пятьсот рабочих с фабрики Шиловых прислали царю телеграмму, выражая благодарность Вседержителю за спасение жизни венценосца. Московские студенты, забыв свое недавнее революционное прошлое, отправились в числе двухсот человек, стройной процессией, к Иверской иконе Божьей Матери и, собрав многолюдный митинг, шесть раз подряд спели «Боже, царя храни».
Вместе со всем этим, над Россией стремительно всходила звезда шляпника Осипа Комиссарова!.. Так что царский Указ о Всеблагом Промысле закономерно завершался словами: «…В память этого события и в ознаменование Нашей признательности Комиссарову, Всемилостивейше жалуем ему потомственное Российской Империи дворянское достоинство, повелевав именовать его Комиссаровым-Костромским”.
8 апреля в Мариинском театре был дан торжественный спектакль “Жизнь за царя” М.И. Глинки. В театре присутствовали члены царской семьи и “второй Сусанин” – О.И. Комиссаров. Народный герой сидел рядом с царской ложей, завитой, веснушчатый, испуганный, наглый, с серьгою в ухе, в странном сюртуке, и тут же его жена в аляповатом, мучительно-безвкусном кокошнике. О том, что происходило на этом спектакле, позднее вспоминал наш земляк, историк Н.И. Костомаров.
«Комиссарова с его женою поместили в одной из лож бельэтажа рядом с парадною царскою ложею. Публика много раз обращалась к нему с громким криком “ура!”. Один из представителей русской поэтической литературы, А.Н. Майков, в антракте читал со сцены стихи, в которых выражал от имени русского народа негодование к гнусному злодеянию и делал намёки, что если преступник неизвестен, то по крайней мере все уверены, что он не русский».
«…Кто ж он, злодей? Откуда вышел он? Из шайки ли злодейской,
Что революцией зовется европейской?».
«Что подозрение падало на поляков, это выразилось в том, что публика с негодованием зашикала, когда во 2-м действии <…> стали танцевать полонез, - продолжал Костомаров, - то же шиканье раздалось и в третьем действии, когда в избу Сусанина вступили поляки. Комиссарова провели из ложи на сцену, когда пелся хор “Славься, славься”, и вместо имени Сусанина произносилось имя Комиссарова”.
Вообще все театральные представления в то время по требованию публики начинались и заканчивались многократным исполнением гимна "Боже, царя храни". Но наибольшее воодушевление вызывал, конечно, образ Ивана Сусанина. Из оперы, опять же по требованию публики, исключалось второе действие, которое происходит в стане поляков. Причем сами актеры, срывая с себя польские кунтуши, выходили на авансцену с пением российского гимна.
А на «спасителя жизни государя» со всех сторон сыпались награды. Весь апрель дни у «героя» были расписаны буквально по минутам: одно торжество в его честь сменяло другое.
Александр II жалует ему пожизненную пенсию в 3 тысячи рублей. Помимо полученного из рук Государя ордена Святого Равноапостольного князя Владимира, Осип Комиссаров становится кавалером ордена Почетного легиона от французского императора и Командирского креста ордена Франца-Иосифа от императора австрийского. Российский Монетный двор чеканит в его честь золотую медаль. Дворянство преподносит золотую шпагу. Московский Английский клуб делает бывшего крестьянина своим почётным членом. Он становится Почетным гражданином города Москвы и первым Почетным гражданином Санкт-Петербурга. Теперь его именуют уже не Осипом Иванычем, а Иосифом Ивановичем и даже Иосифом Иоанновичем! А благодарные односельчане из села Молвитино (в 1939 г. «по просьбам трудящихся» переименованного в Сусанино) на собранные по подписке деньги торжественно открывают в Петербурге двухклассную Комиссаровскую школу с бесплатным обучением фуражечному и башмачному ремёслам.
Вот что значит оказаться в нужное время в нужном месте!..
В довершение всего, в мае в Петербург из Сибири торжественно доставляют его батюшку – Ивана Алексеевича Комиссарова, сосланного своим помещиком бароном Кистером в 1855 году на постоянное поселение в Енисейскую губернию за воровство (в столицу из мест не столь отдалённых отца спасителя царской жизни, встречаемого повсеместно губернаторами и архиереями, везли триумфально под колокольный звон).
Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно… При этом, у меня нет никаких оснований подозревать всех ликующих в каком-то особенном лицемерии. Они, должно быть, и в правду любили своего царя и очень не любили всякого цареубийцу. Но уж больно всё это напоминало сказку про голого Короля. Каждый чрезвычайно хлопотал, чтобы его восторг был замечен. Каждый боялся, что могут подумать, будто он не чувствует восторга. Все относились друг к другу с подозрением и слишком уж демонстративно ликовали. Появились какие-то пьяные, которые ревниво следили за тем, чтобы каждый кричал «ура». Не снявших шапку беспощадно избивали. Рабское общество умело ликовать лишь по рабски... И как бы для того, чтобы резче подчеркнуть эту фальшь, спасителем царя был объявлен пошлый и плюгавый человечек, Комиссаров, петербургский картузник, и уже то, что у российского самодержавия для роли Сусанина не нашлось никого другого, кроме этой мизерной фигурки, было очевидным свидетельством его непоправимой внутренней нищеты.
1 сентября после церемонии закладки часовни Св. Александра Невского у Летнего сада в память чудесного избавления царя от гибели, красноречивую запись в своем дневнике оставил министр внутренних дел П. А. Валуев:
«Довольно много народа. В числе лиц, участвовавших в церемонии, был Комиссаров. Он стоял подле своего изобретателя генерала Тотлебена. Он украшен разными иностранными орденами, что дает ему вид чиновника, совершившего заграничные поездки в свите высоких особ. Стечение обстоятельств. Сегодня закладка часовни, завтра похороны Муравьева, послезавтра казнь Каракозова».
Через день, 3 сентября 1866 года, стрелявший в Александра II 26-летний Дмитрий Каракозов был повешен на Васильевском острове Санкт-Петербурга, при большом стечении народа.
А, практически, его одногодок, ремесленник-картузник, он же новоиспечённый потомственный дворянин, 28-летний О.И. Комиссаров-Костромской, был зачислен юнкером в лейб-гусарский Павлоградский полк. Через 10 лет в чине ротмистра вышел в отставку, но поселился не у себя на родине, в Костромской глуши, а в благодатной Украине. Ходили слухи, что он запил, «зачертил», как говаривали мастеровые, да от пьянства и повесился. На самом же деле Иосиф Иоанович Комиссаров после выхода в отставку действительно поселился в пожалованном ему имении в Полтавской губернии, где занялся садоводством и пчеловодством. Он пережил всех участников драмы и умер, всеми забытый, в 1892 году.