Сумки и принты, календари и футболки, не говоря уже о копиях его картин — улетают с прилавков, не успев заставить покупателя задуматься о том, зачем он делает эту покупку – все происходит на эмоции, на великой экспрессивной эмоции! Молниеносно и беспроигрышно люди покупают под властью нахлынувших чувств то, что имеет хоть какое-то отношение к имени Monet, так странно похожим на money. Вот и меня захлестнула нереальная палитра чувств по поводу «выставки Моне» в Национальном художественном музее Украины и я разрешила себе ей не противиться. Что из этого получилось: читайте в этой статье.
Причина 1. Добро пожаловать в очередь по-советски
Мавзолей и Макдональдс, гастроном и собес…. Ну хорошо, ладно, это очередь не на мумию и мертвую курятину, успокаивала я себя. В конце концов, я не часто стою в очереди, я никуда не спешу, и вообще приезд работ великих французских мастеров – событие в культурной жизни столицы, глупо его пропустить…
И это даже хорошо, что люди так тянутся к искусству. Эти благостные мысли железными аргументами удерживали меня в двухкилометровой толстой очереди на Моне! Я с великой благодарностью осматривала рабочих, отмывающих демонстрационное Пежо, стоявшее у входа в музей, которому мы все обязаны тем, что увидим оригиналы великих художников Ренуара, Моне и других… и очередь продвигалась быстро.
Все волновались. Школьники сдавали деньги учительницам, пенсионеры пересчитывали наличность, влюбленные радостно обнимались в предвкушении еще одного чуда, случающегося с ними сейчас, искусствоведы и интеллигенция в разговорах в очереди оговаривали на все лады предоставленную возможность наконец-то созерцать… Да что там говорить! На нас на всех снизошел практически сладостный и благоухающий дух Живерни (селения, где жил Моне)!
Как вдруг, дамочка в красивых красных «лабутьенах» и помаде, в сопровождении охранников музея и собственного семилетнего сына – оттеснив всех нас, вошла за заветную стеклянную дверь без очереди! Улыбаясь как кинозвезда, счастливая от собственной бессовестности, она осмотрела оставшихся, как на шоу, за стеклом… по неизвестной причине торчащих там. За стеклом внутри музея никто не торопился.
Никто не беспокоился о пришедших. Галеристы переговаривались с охранниками и милиционерами, посмеиваясь и кивая на нас, как будто мы - безмозглый косяк кильки на нересте. И, несмотря на то, что касса была уже свободна – никто и не собирался нас впускать. Прошли телевизионщики, еще пару сотрудников каких-то органов с какими-то книжечками, прошли сотрудники фирмы Пежо, журналисты радио… Им всем было можно, а нам всем нельзя.
Скажите, какое право у кого-то из них есть обращаться с посетителями музея так? Им за это заплатили? Или это специальный перформанс? Неужели нельзя придумать более цивилизованную систему попадания на выставку по записи на экскурсии, еще какими-то частями, неужели вообще невозможно хотя бы как-то подумать об удобстве посетителей?
Клод Моне под властью нахлынувших чувств не раз бросал в пруд свой мольберт, холст и палитру с красками. Жаль, я забыла дома костюм Клода Моне и мольберт с палитрой – у меня были только чувства, которыми ни в кого не бросишь…
Скажите, это фирма Пежо придумала такой рекламный ход? Или это их конкуренты, придумали им такую антирекламу, чтоб все раз и навсегда возненавидели этот Пежо, придумали гениальный черный пиар привезти импрессионистов в постсоветское прогнившее обшарпанное учреждение с советскими бабками и безмозглыми украинскими охранниками на входе. Гениально! Я швыряю первый мольберт к их ногам! Браво!
2. Бывает ли музей хамства? ДА!
Дух Живерни улетучился и у школьников, и у влюбленных. У искусствоведов лица приняли печать великомученического терпения. Мы все ждали…. Когда нас впустили, мы, наверное, уже не были посетителями, пришедшими за прекрасным. Мы были освобожденными узниками на территории врага, который кинулся нас хладнокровно рассортировывать кого куда: в камеры хранения, в гардеробы и кассы. С зонтиком нельзя! В гардероб зонтик нельзя! Пакеты нельзя! Фото нельзя! Нельзя! Нельзя! Нельзя!
Хоть глаза не завязали, и на том спасибо! Эмоция нарастала. Я готова к экспрессии, готова к швырянию второго мольберта по охранникам и бабкам. Внутренне собираюсь. Я пришла к великому, прочь шелуху… сдаю мобильный в шкафчик — чтоб никто не беспокоил, пока я наслаждаюсь долгожданным прекрасным.
Заходим в вожделенный зал. Чух! Пролетела, как комета, не пробывшая там и пяти минут красногубая Vip-тетенька. Очень ей нужны картины эти были, прямо это было заметно по ее лицу, что ее впечатлило до неузнаваемости именно французское искусство. Она прямо таки стала другим человеком – никогда больше не пойдет без очереди, весело потрясая бедрами. Я излишне эмоциональна? Да! Но ведь я на выставке самого эмоционального искусства! Я разрешила себе. Я стала эмоционально бегать глазами по табличкам: где же Моне? Первая, вторая, пятая, восемнадцатая, двадцать пятая картины… — не знаю чьи… не в стиле импрессионизма. Романтизм. Классицизм. Академизм. Всматриваюсь. Впечатляюсь. Интересно.
И вдруг вездесущие бабки: «С зонтиком нельзя!»
Блин, а почему во все другие музеи современного искусства, даже в Киеве, можно заходить хоть с ведром на голове. Почему там не видно охран и тетенек? Почему там wi-fi и чай-кофе для посетителей? Почему?
3. Собственно Моне-то на выставке есть?
Да. Есть. Все по-честному. Одна картина. Маленькая. Ранняя. Недорисованная. Не в стиле импрессионизма – 1864 год. Моне было 24 года. А Ренуар, великий Ренуар где? Есть. Не надо эмоционировать. Все есть. Одно. Картино… не знаю, почему решили назвать картиной черновик или выкраску из мастерской художника, или… просто листочек с розовой краской с двумя оранжевыми пятнышками справа…
Ну я понимаю современное искусство – там другие, абсолютно другие критерии. Но живопись импрессионистов - теперь не живопись импрессионистов, теперь это пиар, раздутый до наглого абсурда – нельзя не признать. В сочетании с советским сервисом - это гремучая смесь. Отведайте, и эмоции обеспечены в чистом виде. Остальные картины других художников заслуживают предварительного подробного тренировочного запоминания имен и снисходительного отношения к живописи. Ну а что же мы хотели? За 40 гривен увидеть работы, стоящие миллионы? Для этого нужно проехаться несколько тысяч километров, чудес не бывает.
4. Без эмоций
Говорят, в репродукции нет духа художника. И в копии — тем более ту эмоцию испытать не получится, как ее ни повторяй на все лады, как ни тиражируй.
Конечно, на выставки в Нацмузей редко можно увидеть очереди, как в ПинчукАртЦентр или Арсенал. Но мы знаем цену этим очередям – как правило там стоят люди, которые жаждут «хлеба и зрелищ», среди них очень мало вдумчивых зрителей
— Ольга Балашова, искусствовед
Моне изображал свои тополя или кувшинки, работая над холстом лишь семь минут — по их истечении эмоция менялась, менялся свет, менялась картинка, маэстро требовал новый холст, добиваясь совершенства. А неудачные холсты отдавал садовникам, велев безжалостно сжечь недоработанные наброски. Сам наблюдал за костром.
В таком же огне сгорели последние мои надежды на честность устроителей выставки, на веру в то, что они уважают искусство и что им небезразличен культурный уровень страны. Им важно, чтобы стадо стояло молча, выполняло правила, не испытывало особых эмоций, платило деньги и уходило без возмущения. Хотя, возможно, им уже ничего не важно… ведь все эти музейные пережитки, собственно, как и он сам, напомнило мне картины Моне, где он писал свою жену Камиллу, в то время, когда она умирала. Страдающий муж писал ее лицо и плакал, он видел лишь тающие на ее лице блеклые цвета, видел, как уходящая жизнь желтела и таяла на глазах. На эти работы невозможно смотреть, не становясь лучше.
Но у сотрудников советских музеев нет права на эмоции, или у них нет места, где хранятся души, давным-давно проданы или поменяны на колбасу и бесплатные квартиры с серыми школами и поликлиниками за окном. Бездушие стало асфальтом на веселых и буйных красках жизни, и поэтому встречаться в ним не рекомендуется.
Потрескавшийся, глупый, квадратно-гнездовой асфальт лучше обходить стороной, даже если он прикрылся именами Моне и Ренуара. Причем без эмоций – он их не понимает. Мольберты можно швырять только в пруд. Желательно в Живерни.
5. Откройте в себе Моне
А теперь представьте, что Клод Моне стоял в очереди, смотрел на проходящую Vip-тетю, общался с бабками и охраной, и наконец, проник на выставку того, о ком он мечтал. А о ком он мечтал? О Тернере. Но вместо Тернера он увидел там 50 картин неизвестно кого, и одну маленькую ученическую работу кумира…
Он не терпел, если кто-то на 30 секунд позже подавал ему ужин! Он не терпел, если кто-то опаздывал к ужину на 5 секунд! Он не желал есть блюдо не по его рецепту, никогда не разговаривал с незнакомыми и нежелательными ему людьми! И даже когда он был беден, он не рисовал портреты на улице, а рисовал то, что считал нужным! И даже когда над ним смеялась вся Франция, называя его картины издевательством над живописью, он не обращал на это внимания, зная, что самое главное — это его путь, его эксперименты с настоящим живым опытом - рисовать то, что он видит здесь и сейчас, сию секунду своими глазами, высказывать то, что чувствует!
В этом секрет успеха Моне. Он жил так, как будто вокруг одни чудеса! А советский асфальт живет так, как будто никаких чудес не существует… Может, поэтому советский маразм продержался лишь 70 лет, а Клоду Моне мир аплодирует стоя уже более 160-ти. Так что сходите и посмотрите. Не в Национальный Музей, конечно… В интернет хотя бы или книжный магазин, а еще лучше откройте в себе своего Моне — с чувством собственного достоинства, настоящими эмоциями и непреодолимым желанием жить красочно, ярко, всеми цветами, кроме серого!