Программа "Диктофон" — программа об интересных людях из Крыма, которые чем-то увлечены и которые готовы поделиться опытом с миром. Все выпуски программы слушайте на сайте dictaphone.org.ua, на SoundCloud, MixCloud, PodFM, в Facebook и ВКонтакте. Вы также можете получать программу по почте. А также смотреть слайдшоу на YouTube.
Каково это – жить с ощущением, что ты театральный режиссер, который угрожает безопасности ядерного государства?
Я бы не сказала, что я или наш театр в Симферополе как-то угрожал безопасности ядерного государства. Мы в своем маленьком подвальчике всего лишь искали какие-то новые формы театральной выразительности. Мы представляли угрозу лишь как активные граждане.
Впрочем, этим же мы продолжаем заниматься и сейчас. Наши спектакли неприятны, скажем так, «вышиватному» контингенту нашей страны. И я полагаю, что «вышиватничество», как и «ватничество», угрожает нашему государству и гражданскому обществу как таковому.
Если бы после событий февраля-марта 2014 года вас лично не вызывали на допросы в Симферополе и не делали все эти пространные намеки, вы бы остались в Крыму?
Я боюсь, что мне нечего было бы там делать. Рано или поздно я все равно бы уехала. Эти допросы стали всего лишь катализатором процесса.
Почему? Искусство не свободно от реальности?
Нам бы не дали реализовать себя даже в качестве художников. И мы бы сами не смогли подстроиться под какое-то унифицированное отношение к творческому процессу.
А искусство может быть чистой эстетикой, когда ты живешь, например, в авторитарном обществе, ставишь Шекспира и вся социальная реальность начинается где-то за окнами твоего театра, а внутри что-то иное происходит?
Может, но не должно. Потому что театр, как бы кто не говорил, что это чистое искусство, только тогда будет жить, когда он сегодняшний, актуальный. Только тогда он попадет в ритм биения сердца зрителя и будет вызывать не только эстетическое удовольствие. Мне кажется, что в пиковые времена истории нужно быть очень созвучным времени.
А в чем тогда задача театра в те моменты, когда все ломается через колено?
Я думаю, что формулировать вопрос. Вопрос, который будет беспокоить человека, будет вырывать его из комфортного состояния и заставлять рефлексировать.
Аннексия полуострова ведь и вас вырвала из этой сравнительно комфортной среды существования и бросила в Киев. Как вы обживались в этой новой среде?
Это было потрясающе. Это все радикально отличалось от того, чем я занималась в Крыму. Я никогда не имела отношения к документальному театру - к современному театру европейского образца. Хотя здесь, в Киеве, уже с 2011 года разрабатывалась форма документального театра. И я, попав сюда, познакомилась с ребятами из нового молодого поколения театральной режиссуры и драматургии.
Это безумно интересно, это совершенно другая природа чувствования актера на сцене, другой метод собеседования со зрительным залом, другая энергия. В первой постановке это был чисто документальный театр, где я исследовала, как это работает со зрителем, как это можно делать.
Ваш киевский театральный проект – о чем он? Если бы вы писали статью для словаря, в котором есть ограниченное число знаков, то чтобы вы бы там написали?
Это площадка для неформальных негосударственных творческих проектов.
Один из первых спектаклей был посвящен судьбе молодого человека, который сражается против украинской армии. Для страны, которая находится в ситуации войны и которая вся мобилизована не только в бытовом, но и в ментальном понимании, это был определенный вызов. Не страшно было?
Страшно и с каждым днем все страшнее. Мне с каждым спектаклем все тяжелее играть это. Потому что когда это было на пике, тогда была опасность озлобления общества, скатывания в пропасть агрессии, когда человек теряет лицо. Когда человек становится одержим ненавистью и нужно было вернуть его в человечность. Сейчас, когда война приобрела вялотекущие формы, когда страна в состоянии определенной стагнации – ничего не происходит. Когда я начинаю видеть последствия этой войны, мне с каждым разом все тяжелее.
Я не оправдываю своего «героя». И не оправдывала никогда. Но тогда мною двигала энергия сдержать наплыв агрессии. А сейчас с каждым днем эта энергия иссякает, потому что и уровень ненависти упал, он уже не такой острый.
Если театр должен рождать у зрителя новые вопросы, то какие вопросы лично для вас были наиболее актуальны в 2014 году, какие в 2015, а какие в 2016-м?
В 2014 году главным ведущим моим моментом было сдержать агрессию. А сейчас мне хочется вырвать людей из этого состояния комфортного оцепенения, в которое они вошли. Мне хочется вернуть зрителя к пониманию того, что все-таки идет война, потому что многие надевают уже «броню», не желают об этом думать. Я, например, работаю в теленовостях и как эмпата меня постоянно «перелопачивает» каждый день. Я до сих пор воюю на своих фронтах, а многие новостную ленту не перелистывают, не знают и не впускают в себя войну, а так нельзя, иначе мы проиграем.
Мы проиграем ментально. Нужно возвращать людей к пониманию той страны, в которой мы реально живем. Страны, где идет война.
Есть ощущение, что 2014 год стал во многом периодом такой тотальной ломки для страны и того способа существования, который царил в Украине, начиная с 1991 года. Это сказалось на украинской культуре?
Генеральная линия не изменилась абсолютно. Она как была совковая, так и осталась, к сожалению. Я не понимаю, в чем причина этой умиротворенности, успокоенности. Мне кажется, что как раз культура - это та основная база, которая формирует личность гражданина. Конечно, важно заниматься медициной, экономикой. Но мы ничего не сделаем, если мы с младых ногтей не будем приучать людей чувствовать глубоко, думать широко, а это может сделать изначально только культура, театр, музыка. И при этом надо быть современными, идти в ногу со временем, не оставаться на позициях, которые завоеваны уже давно.
И то, что происходит сейчас в театрах с этой реформой, это смешно. Когда на конкурсе, который объявлен на замещение должности художественного руководителя театра, все равно побеждают «бывшие» - какие бы молодые и дерзкие ни приходили. Был конкурс на замещение должности художественного руководителя Театра на Липках. И когда Стас Жирков - великолепный художественный руководитель театра «Золотые ворота» - выдвинул программу европейского уровня, он проиграл. И аргументы, которые были озвучены комиссией, были просто примитивны. Так что тут все остается, как прежде.
В Украине основная битва за искусство идет между «старыми» и теми, кто пытается привить стране новое понимание культуры, роли и места искусства в обществе. А какая дилемма сегодня стоит перед теми деятелями культуры, кто остался в Крыму?
Это уж смотря как они мыслят. Если они пророссийские деятели культуры, то их все устраивает, они ходят под знаменами, надевают пионерские галстуки и, в принципе, очень комфортно себя чувствуют, потому что искать ничего не нужно, уже все стандарты и все шаблоны есть, они в этом прекрасно существуют и зарабатывают хорошие деньги. А какие-то другие подходы творческие – их просто нет. Потому что там тотально все глушится. Это как в сумасшедшем доме комната, которая поглощает все звуки, и ты можешь биться головой сколько угодно об эти резиновые стены и тебя никто не услышит. В Крыму остались ребята из нашего театра, они пытались что-то сделать и из этого ничего не вышло.
То есть в Крыму ты либо ты мейнстрим, либо ты никто?
Да.
При этом в самой Российской Федерации есть примеры тех театров, в первую очередь столичных, которыми руководят мэтры и которым позволена определенная свобода действия. А почему же в этом смысле крымская реальность столь отличается от реальности Российской Федерации?
Ну она всегда отличалась от реальности Российской Федерации и Украины. Крым всегда был заповедник «совка», где все было законсервировано, там всегда сидела «старая гвардия». И она продолжает существовать до сих пор. Единственным исключением был режиссер севастопольского театра имени Луначарского Владимир Владимирович Магар, который пытался на большой сцене делать что-то новое, искать. А сейчас и этого уже нет.
То есть в крымской культуре либо ты в 25 лет становишься стариком, либо ты в 25 становишься безработным?
Да. Ну а что касается московских театров - энергия культурного сопротивления в столице Российской Федерации всегда была. И в 70-е, 80-е они говорили эзоповым языком, это был совершенно потрясающий театр. Потом, когда в 90-е разрушилась система, полезла чернуха. А следом были российские «вегетарианские» годы, когда можно было хулиганить на сцене и был просто театральный расцвет. То, что мы наблюдаем сейчас – это, в принципе, остатки того расцвета, который был в «нулевые». И пусть даже сегодня тот же Кирилл Серебрянников или Богомолов говорят «я не уеду», но, в конце концов, их могут довести до такого состояния. Они и сегодня все больше ставят спектакли за границей.
И то, что сегодня происходит в культурной жизни Крыма, будет происходить в культурной жизни Российской Федерации?
Да. Вот Крым просто более радикально все эти процессы проходит, потом все это будет распространяться по Российской Федерации.
То есть, по сути, реальность, которая стоит перед молодым амбициозным крымчанином, проста: либо ты уходишь под радары и при этом равен только самому себе, либо ты уезжаешь?
Либо уезжаешь, да.
А он найдет себя – молодой амбициозный крымчанин – в Киеве?
Знаешь, такая интересная штука получается. Может и не нужно заботиться об амбициях, может нужно просто работать? И оно само тогда придет. Так всегда бывает: если ты что-то делаешь, от чего испытываешь кайф, то, несмотря на кучу трудностей и лишений, в конце концов, ты все равно придешь к результату.
То есть ответ «да»?
Ответ «да». Но только для этого нужно прилагать усилия. Нужно возжелать борьбы.
Российская театральная реальность на протяжении многих десятилетий – это очень часто пространство культурного сопротивления государственной вертикали. Такие островки свободомыслия, куда можно прийти после работы, посмотреть режиссерское прочтение какого-то материала и уйти с новыми вопросами. А Украина это страна, в которой никогда своего государственного «Левиафана» не было. А какой вам хотелось бы видеть роль украинских театров?
Я бы хотела видеть украинский театр как лабораторию. Лабораторию по поиску новых молодых имен, нового слова в драматургии, нового актерского проживания, новой искренности в театре. И наш последний спектакль «Медея» в основном об этом: в какой интонации должен разговаривать театр во время войны.
В какой?
В простой. В очень простой и честной, где нет вообще искусственности. Как, например, проект Розы Саркисян «Мій дід копав. Мій батько копав. А я не буду». Это очень шумный, мощный энергетически, поглощающий тебя спектакль. Но это очень честно про сегодняшний день. Наша «Медея» очень тихая, но это тоже про сегодня. Про войну, которую мы ведем сами с собой.
Допустим, завтра российские войска покидают Крым. Ваш театр приезжает в Симферополь и ставит там спектакль. Вам бы удалось говорить с крымской публикой сейчас на одном языке?
Не знаю. Сначала нужно понять, что происходит с публикой. Но я думаю, что большая часть нашего зрителя уехала, хотя кто-то и остался. За двадцать лет работы нашего театра в Крыму мы сформировали свой зрительский пул и, боюсь, после возвращения нам снова придется долго и тяжело работать над тем, чтобы зритель снова начал осознанно воспринимать искусство. Это будет сложно, по-любому сложно.
**
Цей матеріал було створено в рамках проекту Інституту висвітлення війни та миру за фінансової підтримки МЗС Королівства Норвегія.