Программа "Диктофон" — программа об интересных людях из Крыма, которые чем-то увлечены и которые готовы поделиться опытом с миром. Все выпуски программы слушайте на сайте dictaphone.org.ua, на SoundCloud, MixCloud, PodFM, в Facebook и ВКонтакте. Вы также можете получать программу по почте. А также смотреть слайдшоу на YouTube.
Полуостров всегда был территорией с сильной региональной идентичностью. Как долго длится переход из этой крымской идентичности в общеукраинскую? По вашему опыту.
Сложно посчитать в месяцах или годах. Скажу так – когда я приехал в 2006 году в Киев, то вся повестка, которая тут была, для меня оставалась чужой. Потому что в Крыму все всегда себя считают именно крымчанами – и то, что происходит на украинском и российском материке – происхоит словно отдельно от них. Лично мне переключиться из этой отдельной ментальности в общую помогла работа. Тем более я тогда работал в новостях на общегосударственнном Первом национальном.
А потом к обычной тележурналистике добавилась документалистика - начался период съемок документальных лент.
Да, это случилось уже намного позже, когда я работал на телеканале «1+1». Мы в 2014 году сделали первый фильм, он был посвящен аннексии полуострова и назывался «Операция Крым». Интересно, что мы задумали снять фильм о Крыме летом 2013-го - еще даже до Майдана. Я ведь учился в Крыму, в Севастополе, я видел, как Россия проводит там политику своего информационного влияния. Мне хотелось снять фильм и показать, как это работает изнутри. Мне хотелось поговорить о том, как Россия влияет на крымчан и к чему это может привести. И изначально разработка фильма у нас началась задолго до всех этих событий. Но в итоге нам пришлось снимать именно о том, что мы хотели изначально лишь спрогнозировать.
За эту ленту вы получили «Телетриумф», эта лента была продана для проката в Польше. Сегодня, когда вы оглядываетесь на нее, что бы вы в нее добавили?
Наверное, добавил бы в нее больше человеческих историй. Потому что мы начали активные съемки, когда уже все процессы были на пике. И этот фильм больше в репортажном стиле снят – мы снимали блокирование частей, действия российских военных, сумасшедших бабушек с флагами, проукраинские митинги крымских татар. Но сейчас мне хотелось бы добавить туда больше человеческих историй: показать, что происходило в головах у обычных людей. Мне вообще интересно разбираться, что творится в головах у людей - это показывает то, насколько сложен этот мир, то, что нет у нас черного и белого, а все посередине.
Февраль-март 2014-го. Тогда, если следить за украинскими новостными лентами, было ощущение, что материк не особенно понимает сам Крым и ту реальность, в которой он на тот момент оказался. А теперь эта информационная ниша заполнена или остается недостаток понимания того, что происходит в Крыму, и того, почему это произошло?
Мне кажется, что эта ниша абсолютно не заполнена. Если сегодня посмотреть новости, которые сегодня идут на наших украинских каналах, то если мы и говорим что-то о Крыме, то говорим лишь в привязке к каким-то информационным поводам. Например, если там задержали каких-то крымскотатарских или украинских активистов. Но в наших СМИ отсутствует какой-то системный анализ того, что происходит в Крыму - по крайней мере, я очень редко попадаю на такие материалы.
Помните тот момент, когда Майдан победил и происходили заседания в Раде, и мы все сидели, прилипнув к телевизору, и смотрели, какие решения они там принимают. И когда выходили на трибуны представители «Свободы» и поднимали вопросы о ликвидации закона о региональных языках и так далее. Мне кажется, что подобные заявления могут делать люди, которые вообще не понимают, что происходило в Крыму и как эти слова могли повлиять на ту ситуацию.
Мы поняли благодаря тем событиям, насколько огромна дистанция между тем, что думали в Киеве про Крым, и тем, что думали в Крыму про Киев. И так было всегда. Потому что в Украине мы всегда Крым вспоминали лишь в контексте туристического сезона, чебуреки-беляши, Черноморский Флот, иногда там маяки какие-то могут захватить.
А Крым вообще есть на ментальной карте Украины? На той самой, где Полтава – родина украинского литературного языка, а Львов – центр национальной идентичности?
Мне кажется, что сейчас он уже, наверное, появился. И более чем уверен, что два года назад его не было на этой карте. Моя супруга Оля – она из Жовквы, типичного западноукраинского города недалеко от Львова. И когда приехал туда в первый раз, мне было интересно восприятие крымских татар там, ведь я татарин. И ведь люди, которые там живут, не особенно понимали вообще, что такое Крым, крымчане, особенно крымские татары. Образный ряд такой: это что-то страшное, татары постоянно нападали на нас на протяжении веков, воровали наших людей. И в каком-то таком виде Крым был на местной ментальной карте. Что-то такое чужое, немножко опасное, немножко непонятное. Сейчас все меняется.
А в каком качестве он теперь появился? Какой образный ряд за ним закреплен?
Если мы говорим о каком-то ментальном единении полуострова с остальной Украиной, то, я думаю, в первую очередь, конечно это воспринимается через крымских татар. Потому что сегодня крымские татары воспринимаются как единственная крупная сила, которая более-менее демонстрирует сопротивление или по крайней мере декларирует, что им не нравится нынешняя ситуация. Это если говорить именно об общине, а не об уровне отдельных активистов.
Но, в целом, все равно есть огромная проблема непонимания того, что там происходит на самом деле.
Последние 2,5 года такое ощущение, что Украина активно пытается договариваться с самой собой о самой себе. Еще одна документальная лента, которую вы сняли, «Украина: возвращение своей истории», это же тоже попытка участвовать в этом пересобирании украинского социального договора. Возвращение своей истории для Украины - это что сегодня в первую очередь?
Возвращение своей истории - это, в первую очередь, переосмысление того, что происходило в Украине на протяжении нескольких столетий. Если мы посмотрим сегодня на восприятие украинской истории, то для многих украинцев как бы этой истории вроде не существует. Мы постоянно были в составе Советского Союза, до этого Российской Империи, Великого княжества Литовского и ничего своего у нас вроде как не было, мы постоянно были где-то, под какими-то влияниями, вроде как все наши достояния - это не наши достояния, а достояния советские, российские, другие. Поэтому, мне кажется, когда мы говорим о понятии «возвращение истории» - это, в первую очередь, понимание того, что история у нас есть. Более того – она уникальная и интересная. У нас есть свои герои и эти герои, возможно, более значимы, чем некоторые раскрученные персонажи, которых сегодня принято считать героями. Более значимые и более глубокие.
История это всегда поле битвы не только историков, но и политиков. А где вообще разница между качественной документалистикой и пропагандой? Мы ведь видели, как на российском телевидении тоже выходила «документальная» лента о полуострове «Крым. Путь на родину».
Документальное кино показывает реальность: мы говорим о реальных фактах, реальных персонах, реальных событиях. Пропаганда появляется тогда, когда к этой реальности добавляется оценка и манипуляция.
В 2014 году вы сняли ленту о Крыме, затем – об украинской истории. О чем лично вам было бы интересно снять документальное кино в 2017 году?
Мы сейчас продолжаем на «1+1» с нашей командой работать над историческими документальными фильмами. В этом году будет еще четыре ленты, которые будут продолжением серии «Украина: возвращение своей истории». Потому что белых пятен в нашей истории очень много и очень много о чем можно рассказывать. И мне очень нравится то, чем мы сейчас занимаемся.
А еще я бы конечно с удовольствием когда-нибудь взялся за фильм о крымских татарах, потому что это моя история. И я бы постарался рассказать, что крымские татары появились на нашей карте не в 1991 году. И что когда россияне говорят об «исконно русском Крыме», то важно учитывать точку отсчета. И помнить, что Крымское ханство – это огромная цивилизация, которая больше, чем «чебуреки-пахлава».
**
Цей матеріал було створено в рамках проекту Інституту висвітлення війни та миру за фінансової підтримки МЗС Королівства Норвегія.