Если заплачет еще хоть один ребенок, я застрелюсь. Если поругается еще хоть одна парочка беженок, я повешусь. Если в еду не перестанут добавлять тушенку, я приму мышьяк.
В шесть утра кто-то бешено колотит в дверь. Кричит: «Там сумасшедшая! Срочно! Вставай! Сумасшедшаааааая! Вставай!». Открываешь глаза. Кто сумасшедшая — я? Что я здесь делаю? Кто передо мной — сумасшедшая или она просто выпила? Где сумасшедшая? Потом сказали, что действительно на первом этаже был какой-то кипиш. Плюнула, выгнала всех. Сплю.
Без пятнадцати семь кто-то шел по коридору и кричал: «Зарядкааааа! Неужели никто не хочет на заряяяяядку! Зарядкаааа». Еще немного и я начну убивать гражданских.
В Киеве горячей воды нету уже месяца три. В центре беженцев вода есть. Ура! Но ее мало — беда. «Если хочешь помыться вставай пораньше! Будет! Часиков эдак в пять-шесть утра», - наставляют меня беженцы поопытнее. Зачем мне горячая вода часов в пять-шесть утра?
Сделала хитрее — никто не ожидал, что я приду мыться в три часа дня. Воду не успели израсходовать. Счастлива.
Хлеб не привезли, без хлеба плохо. Кришнаиты принесли странные булочки — они всем нравятся. Еду выбрасывать нельзя. Об этом гласит большая надпись на кухне. И я понимаю волонтеров. Они готовят, выбрасывать нельзя. Сижу — давлюсь. Почти вкусно. Просто надоело.
Оксана сказала, что мне надо постираться. Оксана обо мне заботится. Иногда чувствую, что я в женской колонии. Пошли в ванную. Порошка нет. Вопрос: где? Прошлись по всем комнатам — никто не слышал о таком. Полчаса пыток, практически пальцы в дверь – выдали Наташу. Порошок у Наташи, чтобы не тырили. Нашли порошок. Победа. Кеды сушу на подоконнике.
Тошнит от слухов. Кого-то обсуждают, кого-то осуждают. Считают чужие деньги. «Вот есть два волонтера, круглосуточно они работают в центре для беженцев. А квартиру-то они снимают! Как ты думаешь, за какие деньги?». Я уже побывала в тысячи волонтерских организаций и везде такие слухи. Недобрые мы, да?
Работы нет. Денег нет. Из вещей – шорты и футболка. Оксана выезжала из Макеевки пару недель назад, думала просто получить помощь и вернуться. Ее 19-летняя дочь не выдержала и вернулась домой. Я не понимаю.
Наверное работу найти не сложно, но я заметила — у разных людей разная способность выживать. Эти не могут. Впрочем как и 90% людей на этой планете. Многие боятся, что их выгонят. Постоянно нужно продлевать пропуск. Куда идти, если не продлят?
Через центр прошло тысяч четырнадцать беженцев. Жилья в области практически нет. Нужна помощь, куда селить людей? Близится зима. Морозов этот центр не выдержит.
Была тут медсестра одна, беженка — четверокурсница. Пыталась перевестись в медучилище на большой земле — не получилось. Пришла. Ей говорят: «Ваши документы, пожалуйста». А у нее паспорт и студенческий. Так не положено – нельзя учиться.
Я пыталась уговорить девочку, обещала звонить самому министру. Если надо королю! Девочка не захотела, она устала.
Добрые люди принесли шмотки — б/у. Спасибо. Похолодало и Оксана нашла себе брюки и свитер. Девочки с этажа принесли и мне футболку. Сказали, что по виду это как раз мой размер. Я была растрогана.
Слушаю речи молоденькой девушки и ничего не понимаю, пытаюсь понять интуитивно: «Мне предложили хату в селе. Я не могу жить в селе. Я из города. Я не хочу работать в поле. Лучше вернусь домой». Я сама столичная. Но мне всегда казалось, что лучше перебиться зиму в селе, чем умереть под «Градом» в городе. Черт его знает...
Многие уже объездили пол Украины. Говорят, в этом центре лучше всего. Здесь действительно хорошо. У нас есть замечательный 16-летний мальчик из Донецка. Мальчик настолько хороший, что был бы он постарше, влюбилась бы. Не каждый взрослый делает для армии столько, сколько делает этот парнишка.
«Знаешь мне всегда казалось, что тонна это много! А теперь фраза «Эй чувак, пришла машина, давай загрузим пару тонн» вообще не пугает. Она дает четкое понимание, что машина небольшая, там всего 1-2 тонны, а значит быстро справимся!» - рассказывает мой друг. Вчера он он не успел вовремя уйти домой — они загружали машину помощи военнопленным. Ему, как и мне, пришлось ночевать в центре.
На беженцев жалуются — они всё хотят! Что всё? Работу по специальности, уважение и зарплату. С одной стороны это и вправду раздражает. Ну а хули выпендриваться - война?! С другой стороны, что же в этом странного? Этого все хотят. Они такие же люди.
Правда — странные люди. Спрашиваю у хорошего дяди — нашего повара: «Вы за Россию? Или за Украину?». Ответ: «Я за мир». Блин, так его уже нет! А он говорит, что он протестант. Продать можно душу Мамону, а Христос все равно — это любовь и мир. Жили бы все во Христе, все было бы хорошо». У меня голова идет кругом, слышать не хочу. Не понимаю, хочу убежать, а не могу. Сижу на лавочке, курю, слушаю:
«Пришли ко мне ДНРовцы, забрали. Я верующий, поэтому, наверное, и забрали. Били сильно. Вывозили в посадку. Ставили на колени. Стреляли возле уха, а потом дуло автомата к голове приставляли. Привезли с братом в какое-то помещение. Расстелили клеенку. Достали нож. Сказали, что сейчас резать будут. Попросили перебраться на клеенку, чтобы кровью пол не запачкать. Не резали. Продержали сутки и отпустили.
Брат с семьей сбежал. И я сбежал. Мама у меня онкобольная была. Лекарств не было вообще никаких. Я тут как мог доставал лекарства и ей туда передавал. Пару недель назад она умерла. Похоронили. Без меня.
Я тебе расскажу как это получилось. Пришли к меру Шахтерска люди и дали тысячу долларов. Говорят, пусть тут флаг ДНР повисит. А ему что, он говорит, мол, можете еще тысячу накинуть и пусть висит хоть китайский флаг. Приходят и говорят: «А можно мы вон там блокпост поставим?», и деньги на стол кладут. Смеялись сначала с них все, думали они сумасшедшие. А потом всё – захватили милицию, прокуратуру, СБУ. Стали вершителями судеб. Стало не смешно, но было уже поздно».
Парень из Снежного хороший с нами живет. Он на работу устроился. Молодец. Друзья у него разные. Говорит, в какой-то момент всё перепуталось. Все разделились: эти за Украину, те за ДНР. Сначала пиво пили и посмеивались друг над другом: «Ты бандеровец!», «А ты сепаратист!». А потом всё, вошли русские в город. Сейчас там и телевизор и уже даже валюта русская есть. Пришли к нему друзья и говорят: «Вали быстрее, иначе нам тебя сдать придется». Свалил.
Напугали меня врачи из Иловайска. Врачи — это страшные люди. Может они и не люди вовсе? Откуда у них сила подарить жизнь человеку, или забрать ее? Говорят, что врачам все равно, чью жизнь спасать.
В Иловайске медсестры между собой ругались. Раненного ДНРовца привезли. Присмотрелись, а это брат медсестры. Лечили. Я голос теряю, тихо-тихо так переспрашиваю у своих сожителей: «Вы сепаров лечили?». А они ничего в этом страшного не видят. Знаете, что они про меня про меня сказали? Я — вата: «Та же вата, только наоборот!».
В Мариуполе нашим раненным врачи оказывали помощь, но приходили менты. Медсестры тихонько раненных предупреждали об этом, они сбегали и в лесопосадках прятались. От ментов, твари. «Ха! 15 человек за мной по лесу гонялись! Я на войне уже пять месяцев — я из противотанкового взвода. Маленькие они еще, чтобы со мной тягаться», – смеется боец с перебитой артерией на шее.
Боец за 30-ть километров от Донецка стоит и ненавидит таких врачей:
Едет через блокпост в город, взятый сепаратистами. Я у него спрашиваю: «Какого черта туда едешь?» Он говорит, что врач, на работу туда его вызвали. А ему отвечаю: «А фиг ты туда поедешь! Пускай подыхают!
Не пропустили врача.
А тетеньки эти из Иловайска, которые сепаров лечили, сейчас каждый день ходят в больницы Днепра – когда пацанов привозят, они им жизни спасают. Круглосуточно, без передышки. Простыни часто ищут, мыть парней надо. Мы сидим с вами дома, а они лечат, лечат, лечат.
Кричу на молоденькую медсестру: «Что ты будешь делать «там»? Зачем тебе туда возвращаться?». Она грустно отвечает: «Я домой хочу. Я могу быть санитаркой». У меня глаза на лоб полезли, уши горят. Кричу: «Ты ведь за Украину! Ты ведь хочешь, чтоб мы освободили Донбасс?» Кивает. «Так какого ты ... будешь их лечить? Они ведь нас убивают!?». Молчит! Молчит!
Я не могу здесь больше быть. Мне нужны транквилизаторы. Дядя орет в коридоре: «Я за Россию? За Россию? Какой урод это сказал? Если бы вы знали что такое война, если бы видели ее ужасы, если бы вы только могли это понять! Мы там помогаем друг другу, потому что очень страшно. Вы там не будете спрашивать за ДНР он или нет — вы будете просить помощи у любого. И вы будете помогать любому. Потому что там уже не важно кто ты, важно только выжить!»
Завтра в шесть утра приедет Артем и заберет меня отсюда. Жду. Из головы не выходит самое страшное, что я услышала от этих странных людей:
«ДНРовцы ужасные, но, знаешь, они ведь очистили город. Они действительно перестреляли всех наркоманов. Они забирали только тех, кто провинился. Если ты нормальный, они тебя не трогали. А если выпил и буянил, тебя заставляют окопы рыть, как рабов используют».
Разве Донбасс ничего не слышал о честных судах? Разве не знает о презумпции невиновности? Разве не знает, что подсудимый имеет право на адвоката? Парни смеются.
«Алена, успокойся. Пришли наркоманы с автоматами и нагнули наркоманов без автоматов. Это жизнь!».
Я не знаю, что это. Но, кажется, это уже невозможно остановить. А главное – от этого нельзя убежать. В Киеве я как-то раз встретила беженца. В конце 90-х он сбежал из Белграда — Белград бомбили. Он решил уйти от войны и переехал жить в Луганск. Давеча под «Градами» он вывозил оттуда жену и двоих детей. Им, кажется, 2 и 5 лет. На выезде из города он увидел пять трупов – гражданские, просто лежали на остановке. Я слушала его и вдруг поняла – от войны нельзя сбежать. Войну можно только выиграть. И только тогда жить – на своїй Богом даній землі.
***
Центр "Допомога Дніпра" — это центр помощи и беженцам, и бойцам АТО. Номер карты Привата: 5168 7572 6037 2109 Артем Губенко, помощь армии, центр "Допомога Дніпра"
Помощь беженцам: Благодійна організація Благодійний фонд "Допомога Дніпра" ІПН/ЕДРПОУ: 39254188 р/р ?26000050246776 Приватбанк МФО 305299 Призначення платежу: "Благодійний внесок".