Со временем понятие «компромат» зажило собственной жизнью и стало использоваться в значении негативной информации, используемой путем широкого обнародования для нанесения ущерба имиджу или репутации политического либо экономического конкурента в глазах целевой аудитории. При этом в качестве целевой аудитории могут быть выбраны избиратели либо потребители финансово-экономических услуг, представители того или иного профессионального сообщества и т.п. Численность целевой аудитории может варьироваться от миллионов телезрителей либо читателей, до нескольких человек (например, инвесторов проекта, до которых через специализированное СМИ доводится информация о деятельности управляющего).
В рамках данного текста мы в качестве целевой аудитории будем рассматривать общество в целом. В таком случае в качестве объекта компромата, соответственно, выступают общественно значимые фигуры – политики, чиновники и бизнесмены.
Собственно говоря, принципы компромата не изменились со времен Цицерона (и, даже, еще более ранних – древнегреческих риториков). Ведь каждый общественный/политический деятель являет собою:
1. Индивидуума – человека, отца семейства.
2. Профессионала в какой-либо сфере человеческой деятельности;
3. Должностное лицо.
Поэтому взаимные обвинения во времена римской республики уважаемые сенаторы и прочие высокие должностные лица выстраивали по следующей схеме:
1. Поступки, недостойные человека и семьянина. (Неуважение к родителям, недолжное воспитание сыновей, разврат, кровосмешение, педофилия, мужеложство и т.п.)
2. Поступки, недостойные профессионала и/или гражданина. (Продажный судья, защитник, «сдающий» клиента, жрец – богохульник, трусливый военноначальник, вороватый наместник и т.п.) .
3. Поступки, недостойные должностного лица.
Собственно говоря, в отсутствие судебного приговора, «поступки, недостойные должностного лица» – всегда наиболее спорная и наименее доказуемая часть компромата. Это было прекрасно известно еще две с лишним тысячи лет назад. Именно поэтому обвинениям в должностных преступлениях предшествовали чудовищные факты о личной жизни и профессиональной деятельности оппонента.
При этом, что немаловажно, – упор делался не на «криминальность», а на «аморальность» поступков. При этом «криминальность» аморальных поступков не исключалась, но отнюдь не была обязательной. В нашем свободном историческом экскурсе можно вспомнить, что третьего президента США Томаса Джефферсона обвиняли в том, что он продавал другим рабовладельцам своих детей от чернокожей рабыни. При этом ни о супружеской неверности (Джефферсон был вдовцом), ни о нарушении закона (дети рабыни были рабами), речи не шло. Но даже для ярых рабовладельцев это выглядело аморально, не говоря уже о либерально настроенной публике. (На самом деле, у Томаса Джефферсона действительно было несколько детей от рабыни Салли Хэмингс, но он их не продавал.)
Возвращаясь к античным временам Римской республики, можно вспомнить еще один характерный пример, связанный с обвинениями Цезаря в мужеложстве, – в молодости он был любовником вифинского царя Никомеда. Однако Рим конца республики отличался уже таким падением нравов, что эти обвинения никак не повлияли на карьеру Цезаря. Более того, его солдаты во время триумфа распевали непристойные песенки о «заднем дружке» Никомеде и о самом Цезаре, как «лысом развратнике». Так что древнеримское общество уже не считало подобное поведение абсолютно неприемлемым.
А вот в Соединенных Штатах в 1828 году главный компромат против кандидата в президенты Эндрю Джексона состоял в его… праздном времяпровождении (Джексон был большим любителем скачек, петушиных боев и прочих развлечений). В тогдашней пуританской Америке это было серьезным обвинением против претендента на высший государственный пост. Но компромат против действующего президента Куина Адамса оказался сильнее. Покупка им бильярда в Белый Дом была однозначно воспринята обществом как явный признак дурного вкуса.
Подытоживая сказанное, можно сказать, что компромат – это, прежде всего, разоблачение (реальное либо мнимое) общественно неприемлемых, аморальных поступков некоего лица, не совместимых с занимаемой им/ею государственной/общественной должностью, либо его/ее высоким социальным статусом. Криминальная составляющая не является обязательным условием компромата, хотя, нередко, сопутствует ему.
Более того, иногда уголовное преследование является одним из инструментов компрометации. В качестве «мирового бестселлера» на данную тему можно привести недавнюю сексуальную эпопею тогдашнего директора-распорядителя МВФ Доменика Стросс-Кана, закончившуюся де-юре снятием обвинений, де-факто – крушением карьеры главного на тот момент претендента на пост президента Франции.
Человек, знакомый с украинскими реалиями, легко приведет десятки громких дел, возбужденных за годы независимости с целью компрометации политических противников.
В то же время, именно знание украинских реалий позволяет проследить процесс постоянного повышения «болевого порога» общества к компромату. Например, в середине 90-х украинское общество считало практически нормой неуплату налогов и контрабанду. Поэтому такого рода обвинения, регулярно всплывавшие против Юлии Тимошенко, не наносили ей особого ущерба в глазах общественности; большим минусом в те годы считалась ее близость к одиозному премьер-министру Павлу Лазаренко.
Уже давно забыт бушевавший несколько лет скандал с Ассоциацией «Земля и люди», направленный против влиятельного на тот момент первого вице-спикера Александра Ткаченко и косвенно задевавший тогдашнего председателя ВР Александра Мороза. Обвинители из лагеря национал-демократов инкриминировали г-ну Ткаченко якобы подлог документов при получении американского кредита. Однако, с точки зрения общественного мнения, чего-то из ряда вон выходящего в этом не было, не говоря уже о том, что кредит был американский.
Тогдашнее состояние общественной морали лучше всего прокомментировал один киевский таксист, так высказавшийся по поводу «дела Ефима Звягильского» (и.о. премьер-министра в 1993-94 годах): «Так мне сказали, что Звягильский был честным человеком – себе брал только 10%...». В дальнейшем все обвинения против Ефима Леонидовича были сняты, но здесь важнее не сами обвинения, а критерии честности для премьера в общественном сознании!
Таким образом, на украинском примере мы видим, что общественно приемлемыми могут оказаться даже поступки, напрямую нарушающие закон. Впрочем, возлагать за это вину на общество было бы не просто неправильно, но и абсурдно. Необходимо вспомнить вал громких политических и исторических разоблачений (реальных и мнимых) эпохи перестройки, который выработал определенное недоверие общества к компромату, – как обратную реакцию на изначальное полное доверие печатному слову и заявлениям популярных телеведущих.
Далее, общество столкнулось с тем фактом, что даже самый «убойный» компромат редко заканчивается возбуждением уголовного дела, крайне редко – обвинительным приговором, и, почти никогда – добровольной отставкой обвиненного. В таких условиях компромат свелся до рядового орудия политической борьбы, где следствием заповеди Гитлера «чем грандиознее ложь, тем легче в нее готовы поверить» является принцип Ежи Леца «побороть ложь можно только еще большей ложью».
Украинское общество легко повышало свой болевой порог, приближаясь к полной нечувствительности (равной бесчувственности). На этом пути можно выделить, пожалуй, только два излома.
В 2001 году первым таким изломом стали «пленки Мельниченко», пролившие свет на «святая святых» украинской политики, – общение президента со своим политическим окружением. Неприглядность раскрывшейся картины была шокирующей – и в силу тематики, обсуждавшейся в Кабинете №1, и в силу, мягко говоря, специфической лексики. Но, прежде всего, ввиду того, что отдельные разговоры (обнародованные, по понятным причинам первыми), трактовались как заказ на убийство журналиста Георгия Гонгадзе.
Тем не менее, со временем и этот болевой порог был преодолен. В первую очередь потому, что правосудие за десять лет так и не продвинулось к истине в вопросе о заказчиках убийства журналиста, а в благородные цели инициатора скандала майора Мельниченко уже мало кто верит. Кроме того, слишком очевидно присутствие в этой истории тайных кукловодов.
Справедливости ради нужно отметить, что убийство по-прежнему вызывает радикально негативную реакцию общества, что наиболее ярко продемонстрировало «дело Лозинского».
А вот компромат в виде «слива» в СМИ телефонных переговоров политических противников или конкурентов по бизнесу стал в 2004―2006 годах чуть ли не национальным видом спорта. Это сделало общество нечувствительным к данному «жанру» и ретроспективно внесло дополнительные сомнения в достоверность ключевых эпизодов из «пленок Мельниченко».
Второй «излом» относится к 2005 году, когда значительная часть общества поверила в обновление политической системы. И потому вновь стал общественно значимым компромат о поддельных дипломах высокопоставленных чиновников, семейных коррупционных схемах и непозволительно роскошном автомобиле сына Президента.
Но очень быстро объем взаимного компромата внутри «оранжевого» лагеря достиг привычных размеров, и общество вновь вернулось к привычному для себя – и очень высокому по мировым меркам – «болевому порогу».
Последний раз этот порог был преодолен «педофильским скандалом» или «делом артековских педофилов» (хотя детский лагерь «Артек» никаким боком в ситуации замешан не был). Украинское общество продемонстрировало, что наряду с убийством, педофилия является для него абсолютно нетерпимым явлением. И этот факт окружение Президента Виктора Ющенко при помощи парламентской фракции Партии регионов умело использовало для дискредитации БЮТ накануне президентских выборов.
На сегодня вопрос о повышении «болевого порога» украинского общества во многом в руках Генеральной прокуратуры. Невербальный общественный заказ прост – «зло должно быть наказано». При этом «злом» может оказаться как сам криминальный поступок, так и клевета на невинных людей. В первом случае должны быть наказаны виновные в развращении и/или изнасиловании малолетних, во втором – как минимум названы заказчики клеветы и исполнители, сфабриковавшие дело.
В любом случае, общество ждет от Генеральной прокуратуры четкой и обоснованной точки в «педофильском скандале». В противном случае, затянувшееся уже на год многоточие в очередной раз повысит «болевой порог» украинского общества.